— Мне казалось, мы профессионалы и не можем позволитьсебе такой грех — верить в ничто.

Корелли улыбнулся, сверкнув зубами.

— В грешника можно превратиться, и легко, а в святого —никогда.

13

Дни проходили за чтением и в распрях. За долгие годы япривык к одиночеству и состоянию методической и недооцененной анархии,свойственному одинокому мужчине. Постоянное присутствие женщины, пустьмолоденькой, строптивой и непредсказуемой, медленно, но верно подрывало основымоего образа жизни и меняло привычки. Я верил в безусловный беспорядок,Исабелла нет. Я верил, что предметы сами находят свое место в хаосе жилища,Исабелла нет. Я верил в одиночество и тишину, Исабелла нет. Всего через два дняя понял, что не в состоянии найти что-либо в собственном доме. Если мне нуженбыл нож для разрезания бумаги, стакан или пара ботинок, я был вынужденспрашивать у Исабеллы, куда ради всех святых, она их спрятала.

— Я ничего не прячу. Я кладу вещи на свои места, чтосовершенно другое дело.

Каждый божий день мне раз десять хотелось ее придушить.Стоило мне уединиться в кабинете, чтобы подумать в тишине и покое, Исабелла,сияя улыбкой, немедленно являлась вслед за мной с чашкой чая или печеньем. Онаначинала кружить по кабинету, выглядывала в окно, принималась перекладыватьвещи на письменном столе, а потом спрашивала, чем я занимаюсь и почему затаилсятут, наверху. Я обнаружил, что семнадцатилетние девушки обладают неистощимымсловарным запасом и каждые двадцать секунд мозг посылает сигналы имвоспользоваться. На третий день я решил, что нужно найти ей жениха, повозможности глухого.

— Исабелла, как получается, что у такой привлекательнойдевушки, как ты, нет поклонников?

— Кто сказал, что их нет?

— И никто из молодых людей тебе не нравится?

— Все мои ровесники ужасно скучные. Сказать им нечего,а половина вообще — круглые дураки.

Я хотел сказать, что с возрастом мужчины умнее нестановятся, но не стал развенчивать иллюзии.

— И какого возраста мужчины тебе нравятся?

— Пожилые. Как вы.

— Я, по-твоему, пожилой?

— Ну, вы, конечно, не совсем дряхлый.

Мне было легче считать, что она пошутила, чем пережить такойчувствительный удар по самолюбию. Я решил отплатить ей той же монетой, добавивнесколько капель сарказма.

— Хорошие новости — молоденьким девушкам нравятсязрелые мужчины, и плохие новости — мужчинам в возрасте, особенно дряхлым иразвратным, тоже нравятся молоденькие девушки.

— А я знаю. Не держите меня за простофилю.

Исабелла посмотрела на меня, явно что-то замышляя, и коварноулыбнулась. Меня охватило нехорошее предчувствие.

— А вам нравятся молоденькие девушки?

Она не успела закончить фразу, а ответ уже вертелся у меняна языке. Ровным наставительным тоном, точно учитель географии, я сообщил:

— Нравились, когда мне было столько же лет, сколькотебе. Как правило, мне нравятся девочки моего возраста.

— В вашем возрасте они уже не девочки, а сеньориты,или, простите, сеньоры.

— Конец дискуссии. У тебя внизу есть дела?

— Нет.

— Тогда садись писать. Я тебя взял не для того, чтобыты мыла посуду и прятала вещи. Я взял тебя потому, что ты сказала, будто хочешьнаучиться писать, а я — единственный знакомый тебе идиот, кто может помочь вэтом.

— Незачем сердиться. У меня просто нет вдохновения.

— Вдохновение появляется, когда локти у тебя прилипаютк столу, зад к стулу, а лоб покрывается испариной. Выбери тему, идею и шевелимозгами, пока они не заболят. Вот что такое вдохновение.

— Тема у меня уже есть.

— Аллилуйя.

— Я собираюсь написать о вас.

В молчании мы сверлили друг друга взглядами, точно дуэлянтыу барьера.

— Зачем?

— Затем, что вы мне кажетесь интересным. И странным.

— И старым.

— И обидчивым. Почти как мой ровесник.

Помимо воли я начал привыкать к обществу Исабеллы, к еешпилькам и тому свету, который она принесла с собой в этот дом. Если так пойдетдальше, то сбудутся мои наихудшие опасения, и мы в конце концов станемдрузьями.

— А вы? Вы уже придумали тему со всей этой скучищей,которую читаете?

Я подумал, что чем меньше Исабелла знает о моем заказе, темлучше.

— Пока я на стадии сбора материала.

— Собираете материал? И как это работает?

— Сначала нужно прочесть сотни страниц, чтобыдосконально изучить тему и ухватить ее суть, эмоциональную правду, а потомзабыть все, чтобы начать с нуля.

Исабелла вздохнула:

— Что значит — эмоциональная правда?

— Искренность чувств в вымышленной ситуации.

— Следовательно, нужно быть честным и хорошимчеловеком, чтобы писать вымышленные истории?

— Нет. Необходимо владеть ремеслом. Эмоциональнаяправда не является нравственной категорией, это техника.

— Вы говорите, как ученый сухарь, — возмутиласьИсабелла.

— Литература, во всяком случае, хорошая, есть сочетаниенауки и мук творчества. Подобно архитектуре или музыке.

— Мне казалось, искусство — нечто, что вырастает ухудожника само собой, внезапно.

— Сами собой у художника растут только волосы на теле ибородавки.

Исабелла восприняла мои откровения без энтузиазма.

— Вы так говорите для того только, чтобы я упала духоми отправилась домой.

— Тщетные мечты.

— Вы самый скверный учитель в мире.

— Ученики делают учителя, а не наоборот.

— С вами невозможно спорить, вы знаете все риторическиеуловки. Это несправедливо.

— Все несправедливо. В лучшем случае можно полагатьсяна логику. Справедливость — редкая болезнь в мире, в основном здоровом как дуб.

— Аминь. Вот это и происходит с человеком, когда онвзрослеет? Он перестает верить во что-либо, как вы?

— Нет. Старея, люди продолжают верить во всякий вздор,причем чем дальше, тем глупее становятся вещи, в которые они верят. Я плывупротив течения, поскольку мне нравится бросать вызов.

— Сомневаюсь. А я, когда стану старше, не потеряюверы, — пригрозила Исабелла.

— В добрый путь.

— И, кроме того, я верю в вас.

Она не отвела взгляда, когда я посмотрел на нее.