Девушка всхлипнула от жалости к себе и принялась оглядыватьруки-ноги на предмет нанесенного ущерба. Ущерб обнаружился незамедлительно:чулки стали ажурными, сквозь дырки виднелись разбитая коленка и длиннаяссадина, плащ покрылся грязными пятнами, а главное, сломались два алых ногтя.Глядя на укоротившиеся пальцы, девушка снова обиженно завыла, как если бы этобыла самая большая беда.

– И за что, главное? – тоскливо воззрилась она на Германа. –Я всего-то и сказала ему, что фамилию, конечно, можно на любую другую поменять,хоть из «Бархатной книги», хоть из «Гербовника», и титул купить не проблема,однако все равно предки твои как были Цимбалами, так и останутся!

У Германа глаза на лоб полезли:

– Твой парень хочет купить себе титул? Вот уж правда: дураковне сеют, не пашут, они сами родятся. Денег некуда девать, что ли?

Серый глаз подозрительно заблестел:

– А ты кто такой, деньги в чужих карманах считать?

Оказывается, она не так уж и пьяна. И ее обида на Хинганасовсем не означает, что она автоматически выложит каждомувстречному-поперечному все секреты своего пусть и жестокого, однако весьмащедрого (стоит только взглянуть на коллекцию бриллиантов на ее пальцах!)любовника.

– Да плевать я на них хотел, – сказал Герман со всейвозможной прямотой. – И на тебя, кстати, тоже. Ты, я вижу, оклемалась? Ну,тогда вали отсюда, а то мне ехать пора.

Лексику и интонации такого рода девушка понимала мгновенно.Хорошенькая замурзанная мордашка озабоченно вытянулась.

– Ой, нет! – сказала она испуганно. – Ты меня подвези,ладно? – Пошарила по карманам. – Б-блин… Все деньги остались в сумке, а сумка уэтого хрена в машине. Слушай, если уж ты смертельно хочешь, я тебе быстренькодам или минет могу, как скажешь, но ты меня подвези на Таганку, а? Понимаешь,если я не появлюсь там, Хинган точно возьмет к себе Лидку, а мне тогда только вэскортницы подаваться!

– А на Таганке – там что? – уточнил Герман, послушно трогаяджип с места и игнорируя предложение о предоплате.

– Один хитрый кабак. Ты не знаешь, конечно, но я покажу.

– Но как же ты… в таком виде? Может, где-то переоденешься? –заикнулся он, деликатно косясь на разбитую коленку, выглядывавшую из лопнувшегочулка.

– Да ну, чепуха, ты что, думаешь, там ресторан «ПланетаГолливуд»? – хихикнула девица. – Сойдет и так. Один раз я вообще приехала вразрезанном платье… Что, не веришь?! – смертельно обиделась вдруг она, поймаввзгляд Германа. – Хинган взял и разрезал – спереди, точно посередине: сталтакой халатик без пуговиц. – Она опять хихикнула. – А ничего, никто не помер.Там и не такое видали. Да поехали скорей!

– Ну, как посмотрю, жизнь у тебя – на грани фола, –посочувствовал Герман. – Платья режут, купаться по ночам заставляют…

– Ой, не говори! – Девица охотно свернула на тропу своихобид. – Главное дело, ровно в полночь купаться, ты представляешь? Особеннолюбит при гостях выдрючиваться. Надоел до чертиков! Раньше все ходили на негосмотреть, а теперь он в бассейн – и никто даже головы не повернет, сидят, пьют,в телик пялятся или еще что-нибудь. Ну, Хинган злится, конечно, а все равнофорс держит. Этот чокнутый где-то вычитал, будто один из тех графов, хрен знаеткаких, фамилию которых он намерен взять, купался в любую погоду, зимой и летом,ровно в полночь – и дожил до ста лет. Я ему говорю: «Хинган, ты все равно недоживешь, зачем зря мучиться?» Он мне ка-ак дал!

Девушка привычно всхлипнула.

– Почему же он не доживет? – исключительно из вежливостипоинтересовался Герман.

Больше не хотелось поддерживать беседу. Даже мороз по кожебежал от возбуждения. Наконец-то… Наконец-то что-то проклюнулось, нащупалсяхоть какой-то подступ к тому, что он задумал. Похоже, доберется он все-таки доХингана, доберется!

Нет, не шутка была, конечно, подстеречь его, изрешетитьпулями, но в планы Германа не входило оказаться после этого за решеткой. И дажеесли бы удалось выйти сухим из воды, этого было для него мало. Смерть Хингана –ничто. Ему уготовано другое… он должен еще пожить, получить от жизниудовольствие… от новой жизни! И только иногда прошлое будет возникать передним: невозвратимое прошлое, только иногда Хинган будет осознавать, что онпотерял и почему… И, может быть, в эти минуты Герман будет ощущать хотя бы подобиеторжества, а главное – покоя. Потом придет очередь тех двоих, которые сейчас«отдыхают» в Заволжье, в колонии, но первое дело – Хинган.

Нет, эта дурочка в алом плащике не права! Хинган вполнеможет пожить еще, и даже довольно долго…

– Так почему ты думаешь, что твой приятель долго непротянет? – спросил он опять. – Не всех же новых русских обязательно убивают.Да у него небось и охрана есть.

– Конечно, – кивнула девица, подозрительно косясь на него. –Есть охрана! А тебе какая забота? Что ты меня все время выспрашиваешь, а?

Положительно, она начала действовать Герману на нервы, и ондаже где-то понимал Хингана, который решил избавиться от этой дуры стольрадикальным путем. Поэтому Герман просто подрулил к обочине и, перегнувшисьчерез колени пассажирки, открыл дверцу. Спросил обиженно, глядя в округлившиесяглаза:

– В этом доме кота, кажется, в чем-то подозревают?

Глаза стали еще больше: разумеется, она в глаза не видела ниодной строчки Булгакова!

– Проще говоря, – пояснил Герман, – ты думаешь, я выпытываюкакие-то секреты твоего недоумка Хингана? Видел я его в гробу в белых тапочках!– Он не лгал, ей-богу… – Давай, топай отсюда. Выходи, выходи!

– Почему? – испуганно пискнула она.

– Чтоб не думалось. Брысь, ну!

– А… минет? – спросила девица с робкой надеждой, но Герман,усмехнувшись, бросил ей на колени сотенную:

– Сделаешь кому-нибудь другому. А если и он не захочет,просто заплати, чтоб довез.

Недоверчиво, исподлобья поглядывая, она сгребла деньгибриллиантово сверкающей лапкой и сползла с сиденья. Постояла минуточку, словнов нерешительности, потом вдруг резко задрала узенькое платьишко, да так, чтостало ясно: эта девица предпочитает обходиться без нижнего белья. Вызывающемелькнув блондинистым треугольничком, одернула подол и ринулась прочь, то идело оглядываясь. Может быть, надеялась, что Герман пустится вдогонку. Но онтолько головой покачал: блондинка-то натуральная, кто бы мог подумать! – и, давгаз, погнал джип вперед. Через полминуты, не больше, он забыл и эту дуреху, ивсе ее благоглупости.