Он-то знал: это все только цветочки! Он-то знал: все главноевпереди! Но все-таки сейчас чувствовал себя всемогущим и воспринимал какдолжное и эти мужские слезы, и восхищенный шепот, и те слова, которые никем небыли произнесены, однако с торжественной медлительностью прокручивались вголове, звеня литаврами и гремя барабанами:

Он звезды сводит с небосклона.

Он свистнет – задрожит луна!

Пушкин, конечно. Эх, жаль, не вспомнить, откуда это, аглавное – что там дальше! Забыл, забыл… Приходилось довольствоваться тем, чтоосталось в памяти:

Он звезды сводит с небосклона.

Он свистнет – задрожит луна!

Если бы Герман мог представить, когда и при какихобстоятельствах вспомнит окончание этих строк…

* * *

Кавалеров спустился в подвал и остановился перед дверью:тяжелой, сейфового типа, со сложной системой внутренних замков.

Усмехнулся: ну чистая тюряга! Дверь воздвигли после первогопобега Хингана, месяц назад. Даже Кавалеров усомнился, что она понадобится, носучонок, надо отдать ему должное, ни минуты не переставал верить, что рано илипоздно вновь сцапает свою жертву и опять заточит в узилище. Тот, другойСеменыч, тоже, помнится, бурчал насчет пустой траты денег, но втихаря бурчал,чтоб хозяин не слышал. Все-таки именно по его, Семеныча, дурости Хинган и далтогда деру. Кавалеров и сам готов был убить этого придурка, ну а сучонок… Ещебы! Столько сил затратить на похищение, так хитро все обдумать; ну апоследующая операция, лечение, психологическая обработка Хингана? И вот всеразрушилось в одно мгновение. Да, крепко приложил он Семеныча! У того едваглаза на лоб не вылезли – и не столько от боли, сколько от изумления. Ну идурак, что изумлялся. В этом Герке столько всего намешано, как в них во всех, вНалетовых! От него только и жди. Не то что ударить – он и убить может. По сути,Хингана почти прикончил…

Вот именно – почти. Ну что же, Кавалеров сегодня довершитначатое. Хватит, ученый. На судьбу надеяться нельзя – только на себя, на этивот свои ручоночки работящие да ко всякой работенке гораздые!

Он стукнул в дверь – как надо стукнул, как условлено было.Глазок на мгновение померк: Семеныч приник к нему. Потом залязгали замки,приотворилась щелочка.

– О, это ты! – послышался довольный голос. – Давай влезай. Ато мне тут совсем невмоготу стало.

– Что, опять Хинган пристает? – не сдержался, поддел-такиКавалеров, запирая за собой дверь.

Семеныч глухо хрюкнул, словно получил удар поддых. Егокруглое лицо обиженно вытянулось:

– Ну ты и…

– Да ладно, брось! – отмахнулся Кавалеров. – Подумаешь,слова ему не скажи, экая цаца!

Его разбирал смех. А может, просто нервная трясучка – чертего разберет. Семеныч вечно корчил из себя черт знает что, хотя на самом делебыл такой же падалью, как все: как сам Кавалеров, в первую очередь. И вдобавококазался слабаком, задавшим всем массу неприятностей. Да если бы тогда на егоместе оказался Кавалеров, Хинган уже целый месяц отдыхал бы в холодненькойземлице! И пусть только Герка, сучонок, пикнул бы хоть словцо – ответ мог бытьтолько один: «А ты что, хотел, чтобы он еще и меня прикончил и сбежал?»

Семенычу повезло: остался жив. Похоже, Хингану и впрямьнужно было от него совсем другое… Кавалеров потом его подначивал время отвремени (но, разумеется, так, чтобы сучонок не слышал): все-таки трахнул онтогда Хингана или нет? Семеныч взвивался, как змеюка, брошенная на угольякостра. А что такого, подумаешь? Сам Кавалеров не оплошал бы, тем паче чтоХингану этого до смерти хотелось.

А интересно, Герка предполагал, что все его извороты надХинганом могут выйти таким вот боком? Как у них там, в Африке, вели себябабы-новоделы? Тоже небось стелились под всех мужиков подряд, а то и силком насебя тащили. Хинган всегда был кобелище, каких поискать, а, став сукой, велсебя так, будто у него течка не прекращается. Однако Герка все время держал егопсихику на привязи, а тут вдруг… сорвалось! Семеныч потом, плавая в слезах исоплях, хлюпая дважды разбитым носом (сперва Хинган приложил, потом Геркадобавил), рассказывал, что принес, мол, узнику пожрать, а тот на него буквальнос порога навалился и в койку потащил. То есть этой вновь образованной бабенкедо такой степени приспичило, что вынь да положь! Семеныч дурак: ему надо былоотметелить Хингана в очко (сам Кавалеров на его месте так бы и поступил), а утого, видите ли, воображение разыгралось. Не к месту вспомнил, какприсутствовал при операции хингановых гениталий…

Фу-ты ну-ты, ножки гнуты, словечко же выискали: ге-ни-та–лии! Проще сказать, оттяпал Герка Хингану хрен с яичницей, а в том месте бабьюлоханку вырезал. Вот вам и все ге-ни-та-лии! Душою-то Хинган к тому временивполне стал бабой… не считая, конечно, наглухо запертых местечек в сознании.

И так, значит, перепугался непорочный Семеныч, что началотбиваться ручками и ножками, чем глубоко оскорбил Хингана: то ли морально, толи вдобавок и физически. И, как назло, ни Кавалерова, ни самого Герки неслучилось на даче! Сучонок именно в этот день смотался в Нижний – повидаться сосвоими. Эх, дорого дал бы Кавалеров, чтобы оказаться там же – при встречелюбящих родственников. Смерть как хотелось ему поглядеть в глаза ПетраГригорьевича… Петьки Налетова! В погасшие, полуослепшие, полумертвые глаза… Ибосказано в Писании: око за око и зуб и зуб. А может, и не в Писании. Да какаяразница? Правильно сказано…

Но Кавалерова одолели заботы. В тот день была его очередь«пасти» Кирилла. Герка хоть и ненавидел зятюшку богоданного, все же глаз с негоне спускал и пекся о нем, как мог. Поочередно оба Семеныча езживали наСухаревку, убирались там, кашеварили и даже бельишко Кириллу стирали. Восновном пятнистые простыни, на которых тот валялся с девками. Сучонок Герка,насколько знал Кавалеров, к зятю больше и носа не казал. Брезговал! Ну что же,было чем…

Да, так вот: Герка был в Нижнем, и найти в опустевшемподвале Семеныча с шишкой на лбу и разбитым носом выпало Кавалерову. Впоследних сполохах надежды он оббегал весь дом, заглянул во все углы, находятут и там следы Хингана: тот искал деньги, выпивку и женскую одежду. Вещи Лады,выброшенные из шкафов, кучей валялись на полу. Уж как удалось Хингану натянутьна свои бицепсы эти узенькие тряпочки – неведомо, однако не голышом же онускакал! А может, все новое прикупил. Во всяком случае, того тряпья, в которомего нашел сучонок, прежде на Хингане не видели.