Миха только длинно вздохнул в ответ и, подобрав полотенце,машинально накрыл им лицо Германа, да так, что тот едва не задохнулся. Потомпробормотал:

– Ну вот. А говорил, Хингана ему, Хингана… Куда тебе такомупротив Хингана?

И звук этого ненавистного имени будто некий целительный ядочистил разум Германа и вернул ему силы.

Новый Семеныч не врал, будто знает, где живет Хинган. Модныйхудожник, которому Миха подряжался строить дачу (она-то и была вскоре продана ввиде стройматериалов, так сказать, на корню), покупал паркет с рук, подешевле.Происходило это при участии Михи, и тот своими ушами слышал, как продавец начем свет бранил какого-то ворюгу Хингана, который тоже хотел купить у негопаркет, а потом взял у конкурента, и когда продавец пригнал машину на дачу кХингану, на Истру, то был спроважен очень грубо, и никакие расходы, понесенныена бесцельной транспортировке, конечно же, возмещены не были. Имя ворюги, покоторому давно тюрьма плачет, Миха отлично запомнил, потому что Дальний Востокбыл для него дом родной, он сам видел отроги Большого и Малого Хингана и затаилв душе обиду, что такое хорошее слово стало кликухой для отморозка. С тех порему почему-то хотелось набить Хингану морду: просто так, из патриотическихчувств. Ну а прослышав, зачем и почему Герман разыскивает Хингана, Миха простодара речи лишился от ярости. Обретя же способность говорить, он просто иискренне предложил свою помощь, и Герман ее принял.

Миха ему в общем-то понравился… В этой физиономии было, какво многих русских лицах, перемешано доброе и злое, она равным образомпритягивала и отталкивала. Миха, конечно, пока держался тише воды ниже травы, ихотя его дробный говорок звучал приветливо, то и дело перемежаясь смешками, Германвидел – а может, чудилось, будто видит, – на дне голубеньких Михиных глаз некоеглубинное, скрытое чувство. Ну что ж, человек не амеба, чтобы жить да жить,размножаясь делением и получая минимум простеньких удовольствий, позволенныхему творцами-космоустроителями! Ему всегда нужно то, чего у него нет… и еслиМиха мог обрести желаемое, оказав при этом помощь Герману, почему бы не сделатьтак, чтобы и овцы были сыты, и волки целы? Однако страсть Михи к выпивке могласгубить дело на корню.

Герман спросил его прямо: хочет ли он завязать? Миха кивнул– с отчаянной решимостью, растрогавшей наивного Германа, который за время своихстранствий несколько подзабыл особенности национального характера, для которогохорошее начало полдела откачало, зато ждать и догонять – хуже некуда… Послеэтого Герман пригласил Миху выпить чайку. В чаек была всыпана щепотка некоегоснадобья. По составу своему оно не было столь уж диковинным и, если честно,состояло из сушеного и истолченного в порошок лесного клопа. Герман слышал, чторусские знахари употребляли для тех же целей зеленого клопа, который водится вмалиннике и зовется китайская или американская вонючка. Знал он и еще болеедейственное русское народное средство от запоев: вода, которой обмывалипокойника. На ней следовало готовить пищу для пьяницы. Однако родимыедрюковские знахари считали это средство как радикальным, так и очень опасным:одна женщина, к примеру, наготовила на такой воде кашу и накормила мужа, а онел, ел, ел все с большей жадностью, и поел все, что было в доме, а потомнакинулся на жену и загрыз ее до смерти!

Но что тут о воде, с Михи хватило и чайку с африканскимклопиком: он мигом позеленел и с тоскливым выражением начал поглядывать начекушку, нарочно выставленную Германом. При виде же любезно поднесенногостаканчика его забили судороги… и далее все пошло по схеме: с рвотой, сголовной болью, с проклятиями зеленому змию и клятвами больше никогда в жизни,ни единого разу… И всего этого должно хватить на месяц.

И вот теперь этот месяц истек, а Герман ехал во Внуково,зная, как добраться до Хингана.

…Он предусмотрел вроде бы все.

Герман на миг прикрыл глаза, убеждая себя, что предусмотрелвроде бы все. Впрочем, если не получится сегодня – получится завтра.

Нет, сегодня. Сегодня!

Он вспомнил, как готовил операционную, как заботливооборудовал комнатку, в которой будет отныне обитать Хинган, – и почувствовал,как задрожали в улыбке губы. До операции еще далеко! Сначала ускоренный курсгормонов, а главное – процесс психологического кодирования. Уснув сегодня всвоем саду, Хинган проснется женщиной. Над ним будет властвовать женская шева!

Герман открыл глаза. Почудилось или вправду зазвучали шаги?Ничего нет глупее, чем упиваться упоительной отравой мечтаний и при этомпропустить реальное событие, которое и должно стать основой для этих мечтаний!

Нет, никого. До полуночи еще минуты две-три. В домепо-прежнему дым коромыслом, а во флигеле охраны и у ворот – тишина. Значит,никто ничего не заметил. Значит, все идет как надо.

Ну наконец-то! На улицу вылетел вперемешку с табачным дымомклуб смеха и ругательств – и на ступеньках показалась крепкая фигура в длинноммахровом халате с капюшоном.

Зачавкали шлепанцы. Хинган неторопливо шел к бассейну,который опалово отсвечивал в сиянии двух фонарей.

Эти фонари крепко беспокоили Германа. Но не бить же их изрогатки! Ладно, будем надеяться, что пиротехническое рукомесло Михи засияет неменее ярко.

Хинган вышел на край бассейна и небрежным движением сбросилхалат. Еле слышное шевеление рядом подсказало Герману, что Никита Семеновичзябко передернул плечами. «А воздух-то не подогретый!» – чудилось, зазвенел надухом обиженный голосок знакомой блондинки.

Да, в самом деле зябко. Хинган же стоял в одних плавках,покачиваясь с пятки на носок, и его покатые плечи типичного качка отнюдь недрожали. Он явно красовался в лучах света. Может быть, надеется, что сейчас заним все же наблюдает чей-то восхищенный взгляд. Или это просто эксгибиционизм?«Наблюдают, не волнуйся, – мысленно ухмыльнулся Герман. – А если тыэксгибиционист, тем лучше: быстрее привыкнешь к новому образу жизни. Только,боюсь, с такой фигурой ты вряд ли будешь иметь успех у мужчин…»

На запястье чуть слышно пискнули часы. Полночь! И в то жемгновение небо над домом взорвалось светом и грохотом.

Хинган, уже изготовившийся к прыжку, замер в нелепой позе,потом выпрямился и задрал голову, недоуменно следя за разноцветными сполохами.Крутились огненные колеса, кометы вонзались в черные выси, чешуйчатое драконьетело переливалось во весь горизонт, расцветали фантастические цветы… Можно былоне сомневаться: в доме и в саду нет ни одного человека, который не замер бы,как парализованный, следя за огненным шевелением небес!

Герман ткнул в бок Никиту Семеновича, который тоже невольноприкипел взглядом к феерии, прячась за черным сплетеньем ветвей, и поднес кгубам духовую трубу.