Хинган стоял как раз так, как надо: закинув голову,расправив плечи, чуть подавшись назад. Хорошо, значит, он упадет на спину, а невперед лицом. Не хватало еще вылавливать его из бассейна!

Герман вобрал носом воздух, и на миг перед глазами возникАлесан, с улыбкой поучающий: «Хорошо, что ты не умеешь плавать с аквалангом,потому что привились бы неверные навыки. Там набираешь воздух ртом – выдыхаешьносом. Здесь вдыхаешь носом – выдыхаешь ртом. Смотри не перепутай, а то…»

Будь у Германа хоть одно лишнее мгновение, он улыбнулся бы вответ воспоминанию. Но этого мгновения не было – и Герман резко, сильно толкнулиз себя весь воздух, скопившийся в легких, через недлинную трубку, чутьрасширяющуюся на конце.

Хинган замер. Он и за секунду до того стоял неподвижно,ошеломленный зрелищем, и все же Герман знал, что сейчас мышцы его мгновенноокаменели, кровь в жилах замерла и оцепенели нервные импульсы.

Хинган начал медленно заваливаться на спину.

– Давай! – скомандовал Герман, сунув трубку за пазуху, и онис Никитой враз метнулись вперед.

Герман принял на себя тяжесть каменно-тяжелого Хинганователа и помог ему осторожно распластаться на земле. В его планы вовсе невходило, чтобы Хинган треснулся затылком о бетонку. Даже самое легкоесотрясение мозга могло стать роковым для его замысла!

Часы на запястье снова пискнули. Теперь они должны былиподавать сигнал каждую минуту, и Герман понял, что первая уже истекла.

Подхватив неподвижное тело за плечи и под колени, они сНикитой прянули от бассейна в темноту кустов.

Вроде тихо. Никто не кричит, никто не бежит с крыльца и отворот. Люди в доме не могут оторваться от окон, выходящих на другую сторону;охрана, видимо, пялится туда же.

– Скорей!

Никиту, впрочем, не надо было подгонять. Он уже стоял наколенях, заклеивая рот Хингана полоской пластыря, а другой залепляя глаза.Герман таким же пластырем обматывал запястья и лодыжки. Движения за последниедва дня были отработаны до автоматизма. Береженого бог бережет, все правильно.

Еще минута напомнила о себе.

– Взяли!

Вломились в кусты. Треск показался оглушительным, но Германне позволил себе запаниковать. Небесного грохота хватит еще на три минуты, идаже если иметь в виду, что первое, самое активное восприятие зрителей ужеослаблено и кое-кто мог отвести глаза от картины фейерверка, уши их все ещеоглушены. К тому же все пока в доме.

Миха приплясывал от нетерпения у забора:

– Ну, наконец-то!

Ловко взбежал на середину лестницы, принял у Германа плечиХингана, хихикнув:

– Ногами бы его вперед, сволочугу!

Продел голову в кольцо Хингановых рук и уже медленнееповолок ношу на вершину деревянного забора, над которым на две перекладиныторчала лестница. С противоположной стороны к ней примыкала другая.

Никита Семенович толкал Хингана снизу, Герман помогал. Когданосильщики со своей тяжелой ношей перевалили через забор, Герман, еще развглядевшись в спокойный полумрак сада, с разбегу в два шага оказался на забореи прыгнул вниз, на другую сторону.

Упал на бок, но тут же оказался на ногах. Принял первуюлестницу, которую ему передал Никита Семенович, сидевший верхом, бросил ее наземлю, потом помог спустить Хингана, придерживая тяжелое тело.

Четыре минуты дали о себе знать в тот миг, когда грузоказался внизу. Миха, запаленно дыша, попер к машине такой рысью, что Германедва успел подхватить волочившиеся по земле ноги Хингана.

Сзади слабо взвизгнула электропилка: Никита резал лестницы,чтобы вошли в машину. Сюда их везли вполне открыто, принайтовив на крыше, хотяи обернув, конечно, брезентом. Но если будет погоня, этот не маневренный грузможет здорово осложнить дело. Бросать лестницы тоже нельзя, чтоб не навели наслед.

Самым трудным оказалось погрузить Хингана. Пятая минутазаявила о себе где-то в середине операции. Но Герман опять не позволилзапаниковать: впечатление от фейерверка в зрителях еще не остыло. И даже есликто-то заметил, что Хингана нигде не видно, его еще не начали искать.

Появился Никита, почти не видный за охапкой окутанныхбрезентом «дров». Всю кучу кое-как затолкали в машину, надежно завалив Хингана.На переднее сиденье заскочили все втроем, и Герман ударил по газам. Джиппрыгнул в темноту, разорвав ее светом фар.

– Эй, куда?! – спохватился Миха, сообразив, что они едут впротивоположном направлении.

– В объезд, – бросил Герман. – Чтоб не перед воротами…

– Не мешай! – Никита Семенович ткнул Миху кулаком в плечо.Тот покорно умолк, и до самого Внукова никто не проронил ни слова.

Герман гнал что было сил, а время неслось наперегонки с ним.Он сделал все возможное для усиления парализующей силы лекарства, но при всемжелании это действие не продлится больше часу. Если Хинган очнется еще в пути,в машине, придется сделать еще один укол. Шприц наготове, но… но это плохо. Ещеодин укол – это плохо! Сознание Хингана может стать деревянным, мужская шевапомеркнет навсегда. А Герман не хочет этого: ведь на дне души Хингана должнанавсегда сохраниться память, что и почему с ним сделали. Иначе какой же во всемсмысл? Тогда уж проще было разнести ему голову выстрелом – и все, и никакиххлопот, никакого покоя в душе…

Он старался не смотреть на спидометр. Стрелка плясала ближек 120. Окажись что на дороге… «Вот смешно будет, если мы все гробанемся, аХинган после аварии выживет!» – мелькнула мыслишка. А потом он уже ни о чембольше не думал, всецело обратившись в скорость, и вся кровь его, все нервыстали всего лишь запчастью двигателя, мечтавшего вместе с Германом об одном:успеть, успеть, успеть!

Успели.

Когда Хинган открыл глаза, Герман стоял над ним и поймалпервый, еще самый смутный промельк жизни. И в этот вожделенный миг он произнесдавно задуманное слово, которое отныне должно стать единственным ключом ксознанию Хингана:

– Дашенька…

Теперь наконец-то можно было сделать второй укол, и Германтрясущимися руками воткнул иглу в плечо поверженного врага.

Никита тихо, потрясенно всхлипнул рядом, Миха что-тоневнятно пробормотал, а Герман только слабо усмехнулся.