— Ты понял?

— Девчонка, — Хайретдинов кивнул, и его лицо дернулось. —Дьявол… тьфу! Только его поминать… Почему ты их не кончил, Коля?

— Потому, что он не смог. Я не в силах убить женщину.

— Ой, ну что за бред… — Визирь сел. — Европа, мать ее…Женщина священна! Нет разницы, когда приходит смерть… Что же нам делать, а?

— Тебе решать. Ты — Посланник.

— Да, да… Ладно, что уж теперь горевать. Давай, помянемтвоего…

Он сноровисто капнул в рюмки водку. Посмотрел на Николая.

— Не был ты человеком, но кто решит, в ком есть душа, —быстро, чеканно изрек он. — Ты зла не хотел. Мир праху… покой тому, что ещевернется. Будем жить.

Они выпили не чокаясь.

— За Фархада не будем. Потом, вечером. У меня будет денек…не приведи господь, — Визирь усмехнулся. — Посмотри телевизор. «Покушение надепутата, лидера независимых» — ах, ах! Слушай, Коля… Тебя не тревожит карьера?

— О чем ты? — Шедченко потянулся, накладывая себе тонкиепластики буженины.

— Украина, конечно, страна нищая. Но спецслужбы не обижает.Твой визит к реакционному российскому политику — как к нему отнесутся?

Шедченко усмехнулся.

— Если ты победишь, то это самый удачный шаг в моей карьере.

— А если нет?

Николай плеснул себе еще водки, куда более щедро, чемразливал хозяин. Хорошая водка. Не привык он пить с утра, но теперь всепривычки устарели.

— Тогда и жить не стоит. Я видел ее глаза.

Хайретдинов вздрогнул.

— Остановим. Не в первый раз, поверь.

— Дай-то Бог.

— Он на нашей стороне, Коля.

— Рашид… мне надо позвонить домой.

— О чем разговор. Звони, — Хайретдинов вынул из карманатрубку, протянул Шедченко. Путаясь в обилии кнопок, Николай включил телефон.

ПОЧЕМУ В АРМИИ НЕТ НИЧЕГО ПОДОБНОГО? ПРОВОДНАЯ СВЯЗЬ, КАК ВОВТОРОЙ МИРОВОЙ, ПОЗОРИЩЕ…

— Алло?

Нина взяла сразу. Словно ожидала звонка.

— Коленька?

— Как ты, малышка? — он постарался забыть о Хайретдинове.Да, он женат двадцать лет, и все еще любит жену. Пусть его считают моральнымуродом. У него есть дом и есть семья, а не только веселые девочки-штабистки…

— Хорошо, а как ты? Почему вчера не звонил?

— Занят был, Нина. Очень занят, — Шедченко прикрыл глаза. —Теперь… теперь все хорошо…

— Как Сашка?

— Гораздо лучше. Привет от Тани.

Пауза.

— Коля, все действительно в порядке?

— Да. Да, малышка.

Шедченко посмотрел на Хайретдинова. Того, казалось, всецелопоглотил бутерброд с осетриной.

— Лучше, чем когда-либо.

Как странно.

Мир не изменился.

Мир — все тот же!

Кирилл почти бежал за Аркадием Львовичем и Визитером. Они очем-то тихо говорили… да нет, не тихо, конечно. Попробуй, поговори тихо вдлиннющем подземном переходе между двумя станциями метро. Но отставание на шаг,которое все никак не мог преодолеть Кирилл, заглушало слова намертво.

НАМЕРТВО…

Люди, люди вокруг. Сотни, тысячи. Интересно, что думаетчеловек, приехавший из маленького села и впервые попавший в Москву? Миллионы —вот они. Девчонки, чуть постарше Кирилла — наверное, но уже совсем другие,совсем взрослые, настолько, что сладко щиплет в груди, пробегают навстречу, идаже взгляд их не касается мальчишки, хоть они могли бы учиться в одном классе.Пухлые куртки, яркие брючки, накрашенные глаза… Почему все взрослеютпо-разному?

Тетка с двумя тяжело гружеными тележками, она катит ихвпереди, как таран, и толпа расступается, как морская вода под килем парома…Толпа подростков, тоже чуть старше, чем он, и вроде бы все сами по себе, дажене разговаривают, но они спаяны какой-то невидимой силой, взаимным притяжением,законы которого не хочется понимать, и толпа расходится перед ними так жестремительно… будто вода перед сторожевыми катерами, хищно оскалившими орудия…

Растерянные, шарахающиеся, виновато улыбающиеся, тщетнопытающиеся придать себе хоть тень столичной торопливости — немосквичи. Чужие.

Кирилл ускорил шаги, пытаясь догнать Визитера и АркадияЛьвовича. Они что, забыли о нем совсем? Пришельцы!

Он запнулся, пробежал пару шагов, удерживая равновесие,непроизвольно глянув назад…

Убийца был метрах в пяти-шести. Строгое, мужественное лицо.Только распухший нос портит картину.

Ноги подкосились. Кирилл обрушился на стертый грязныймрамор, люди шарахнулись, обходя его, а убийца замер. Они смотрели друг другу вглаза.

Словно смотришь в ночь…

Кирилл всхлипнул, привставая, не отводя взгляд от лицачеловека, который… нет! не думать об этом!

Убийца покачал головой. Печально и строго. Не отрываявзгляда, не делая больше ни шага. Встряхнул дипломат, зажатый в руке, и тотпослушно распахнулся, словно мечтая вывалить свое содержимое на истоптанныйпол, но убийца уже подхватывал пластиковую крышку, подпирая дипломат коленом,придерживая перед собой, пока он извлекал из него что-то… сверкающее и темное,сгусток силы, сжатый в строгие линии, спящее нечто, угловатую хищную тень.

Это так приходит?

Не кино, не фантазия, не страшный сон. Автомат, подкинутый всильных руках, целящийся в глаза — сейчас вспыхнет пламя у дула, совсем нестрашное, словно венчик газовой горелки, и мир дернется, взорвется, выкидываяиз себя его — Кирилла Корсакова, тринадцатилетнего пацана, к которому пришелВизитер…

— Нет! — закричал Кирилл, елозя на грязном полу, отползая,не отрывая взгляда от убийцы и его инструмента. — Не-е-е-ет!

Над плечом ухнуло — громко, натужно, будто превозмогаякошмар, и убийца присел, переводя ствол автомата с Кирилла на кого-то другого…

— Бегите! — крикнул Аркадий Львович. Он стоял, сжимаяпистолет, и это было так смешно и нелепо — старик, с оружием в руках, чтоКирилл даже помедлил мгновение, запоминая — навсегда, эту сцену, но АркадийЛьвович выстрелил еще раз, щуря глаза, с какой-то беспощадной улыбкой на губах,сделавшей его похожей на убийцу, и Кирилла будто подкинуло вверх. Оннатолкнулся на Визитера, и в какой-то миг они бежали вместе, но толпа вокругуже ожила, преодолела шок, перестала быть просто людьми, идущими по одномуподземному коридору.