Ярослав в очередной раз сходил за чаем. Они больше непокупали спиртное — завтрашний день решал слишком много. Слава, кусаяавторучку, вычерчивал что-то на листе бумаги.

— План обороны дома? — полюбопытствовал Ярослав. Странно,двойник не понял цитаты.

— Расклад. Гляди — у нас есть два альянса, назовем их Властьи Развитие. Борцу за счастье народное помогает украинский стратег, пацанам —несостоявшийся гений мировой философии. Посланница… — на миг Слава запнулся, —держится в стороне. Похоже, ей помощники не нужны. Н-да… ей уже никто не нужен.Полностью самодостаточная личность.

— Ты о чем?

— О редком случае нарциссизма. Ладно, это к делу неотносится. Где-то вне схемы — Икс. Возможно, что я зря паникую и это простоудачливый наемник. Но уж слишком активно он отработал три фигуры.

— Мальчик, старик и?..

— Депутат. Наш загадочный Икс пытался его уложить, но несумел.

— Слушай, ты будешь делиться со мной информацией? — Ярославприсел рядом.

— Извини, просто не подумал… Так вот — мы пока для всехПосланников — темная лошадка. Начнем ли работать в одиночку, примкнем ккому-либо — неизвестно. Потому, кстати, неизвестно, что мы и сами этого нерешили… Стандартным, ожидаемым ходом было бы присоединиться к слабейшей группе— детям и старику. Попытаться убрать девок…

— Ты их что-то сильно невзлюбил.

— Это не моя вина. Итак, убрать девчонок, попытаться разбитьальянс Власти и отойти в сторону, предоставив Иксу охотиться за недобитками.Дальше — убрать его.

— Стратег. Полковнику до тебя далеко, — Ярослав покачалголовой. — Какой у тебя дан, убивец? Ты курицу когда-нибудь резал? Из автоматастрелял?

Слава молчал. Странно молчал.

— Будучи тобой, — наконец ответил он, — я никого не убивал.Только на бумаге. Ты это знаешь.

— Уже интересно. А не «будучи мной»?

Визитер посмотрел ему в глаза.

— Всякое бывало.

— Какой раз вы приходите?

Слава потер лоб.

— Так интересно?

— Да. Очень. Профессиональный интерес, понимаешь?

— Не в первый раз…

— Угу. И ты побеждал?

— Очень давно. Почти семь столетий назад.

— Не верю.

— Не верь. Кто тебе мешает-то?

— А как же твои слова, что ты — это я? Копия?

— Я и сейчас их скажу. Я не проживал тех жизней, Ярик. Знаю,что они были — и все. Могу домыслить, придумать детали. Но не вспомнить.

— Тогда какого хрена ты паникуешь? Если все это уже было? Иты побеждал, и проигрывал — а мир стоит, и плевать ему на ваши игры… Визитеры…

— Со времени прошлого визита, Ярик, мир обрел новоекачество. Он теперь способен уничтожить себя — раз и навсегда. Он всенеустойчивее — ты видишь это? Он дошел до последней грани, дошел линией Власти.Если продлится ее цикл — Земле конец.

— А если победит Доброта?

— Ярик! Тук-тук! Опомнись! — Слава заулыбался, паскуднойулыбкой человека, знающего какую-то гнусную тайну. — Ты серьезно считаешь, чтонынешний день нес в себе эту линию? Добро?

— Почему бы нет? «Гринписы» и хосписы…

— Сникерсы и памперсы! Опомнись! Данная Линия на этот раз вигру не вошла!

— А девушка?

Слава иронически смотрел на него. Потом постукал пальцами постенке.

— Ты все-таки неисправимый оптимист. Наверное, потому иудостоился сомнительной чести играть в эти игры.

— Ладно… с девушкой, кажется, понимаю, — Ярослав покосилсяна Визитера, но тот никак не прокомментировал его слова. — Ну, а ребенок?

— Дети не бывают ни добрыми, ни злыми. Пора бы понять. Хотелбы видеть наш мир таким, каким он нравится детям?

— Упаси господь.

— Во-во. Ты не безнадежен, — Слава покровительственнохлопнул его по плечу. — Кстати, готовься. Мне кажется, что мальчишек придетсяустранять именно нам.

Как тихо…

Шедченко лежал с открытыми глазами. Комната, куда егопоместили на ночь, была не очень большой. Может быть, из-за этого, при всейнеуловимой казенности обстановки и ощутимой «необжитости», она сохраняла теньуюта.

Старая, массивная мебель. Абажур, красивый, но абсолютностаромодный. А в углу, словно из детских воспоминаний всплывшая, радиола«Эстония» — громоздкая, на тонких полированных ножках. Хорошая, кстати,радиола. Полностью содранная с какого-то «Грюндига» пятидесятых годов, но…

Николай откинул одеяло, прошел по комнате, осторожноповернул регулятор громкости. Радиола щелкнула, оживая. Засветилась шкала,затрепетал зелеными «крылышками» индикатор настройки. Надо же! Работает!

Да, такой антиквариат рука не поднимется выкинуть и заменитьсияющей «соневской» системой…

Он покрутил настройку, глядя, как скользит по шкале стрелка,стремительно соединяя «Хельсинки» и «Берлин», «Оттаву» и «Бухарест». Господи,кому пришла в голову эта странная мысль — разметить диапазон названиямигородов, манящими и несбыточными приметами «дальних стран»? Понимал линеведомый дизайнер, что на десятилетия вперед определил тысячам мальчишек местоу радиолы — на коленях, прижимаясь лицом к шкале, пытаясь выловить средигромких, бравурных маршей и рассказов о посевных, чужую речь, аромат дальнихстранствий, перезвон часов на готических башнях и шорох волн на недоступныхберегах…

Шедченко остановился, когда в динамиках задрожала мелодия,тонкая и печальная, пробившаяся сквозь шорохи помех и скрип атмосферы. Приветиз детства. Из пятидесятых, когда мир был так прост и понятен. Когда так легкобыло мечтать, когда впереди был лишь свет…

Скрипнула дверь. Шедченко повернулся, понимая, как нелепосейчас выглядит: немолодой, небритый мужик в «семейных» трусах и майке,припавший к древнему приемнику.

— Хорошая машина, — сказал парень, остановившийся в дверях.Один из вчерашних охранников… — У моей бабушки была такая. Я всегда пыталсяпоймать что-нибудь такое… необычное.

Шедченко молча кивнул. Их словно связало тонкой нитью,перекинутой через десятилетия.

ЧТО-НИБУДЬ НЕОБЫЧНОЕ…

— Рашид Гулямович вас зовет, — охранник словно бы и ненастаивал. — Я скажу, что вы умываетесь. В ванной все должно быть приготовлено.

— Спасибо. Я сейчас, — Шедченко поднялся, с сожалениемвыключая «Эстонию».