— Если ты ее починишь, то не сделают ли они то же самое?

Лицо Эрни стало ледяным.

— Они ничего не сделают, — сказал он.

Его глаза вдруг превратились в две маленькие серые льдинки,и Дэннис внезапно подумал, что он не хотел бы оказаться на месте БаддиРеппертона.

— Что ты имеешь в виду?

— Поставлю ее дома, вот что я имею в виду, — ответил он, иего лицо вновь расплылось в той же широкой, радостной и неестественной улыбке.— А ты что подумал?

— Ничего, — произнес Дэннис. Ощущение льда не исчезло.Теперь это было чувство тонкой ледяной корки, треснувшей под его ногой. Внизубыла темная холодная вода. — Но я не понимаю, Эрни. Ты почему-то дьявольскиуверен, что Бадди Реппертон не захочет все повторить.

— Я полагаю, он уже сделал все, что хотел, — негромко сказалЭрни. — Из-за нас его выгнали из школы…

— Его выгнали из-за него самого! — горячо прервал егоДэннис. — Он вытащил нож — о черт, да у него был не нож, а настоящий кинжал!

— Я просто говорю о том, как мне все видится, — сказал Эрни,а потом рассмеялся и тоже протянул руку. — Мир.

— Ладно уж.

— Его выгнали из-за нас — а точнее, из-за меня, — и он сосвоими дружками отыгрался на Кристине. Все. Конец.

— Да, если ему так видится.

— Полагаю, именно так все и будет, — проговорил Эрни. —Полицейские допрашивали его, Шатуна Уэлча и Ричи Трелани. Напугали их и почтизаставили сознаться Сэнди Галтона. Этого недоношенного сосунка.

Эрни был так не похож на себя — на прежнего Эрни, — чтоДэннис резко приподнялся на постели, но, почувствовав острую боль в спине,снова упал на подушку.

— О Боже! Парень, ты думаешь, он успокоится?

— Меня не волнует, что будет делать он или любой из техговнюков, — сказал Эрни и добавил каким-то странно безапелляционным голосом:

— Это уже не важно.

Дэннис вздохнул:

— Эрни, с тобой все в порядке?

Внезапно на лице Эрни промелькнуло выражение какой-тоотчаянной тоски — больше чем тоски. Может быть, какой-то осознаннойобреченности. (Позже Дэннис подумал, что такое же лицо было бы у какого-нибудьизгоя, затравленного до такой степени, что он уже устал бороться за свою жизньи едва ли понимает, зачем это нужно.)

— Конечно, — ответил он. — В полном порядке. Если только несчитать, что не ты один можешь повредить спину. Помнишь, я надорвался вФилли-Плэйнс?

Дэннис кивнул.

— Тогда смотри. — Он поднялся и выправил рубашку из брюк. Вего глазах что-то заплясало. Что-то трепещущее и извивающееся в темной глубине.Он поднял рубашку. Двенадцатидюймовый пояс под ней не был таким, как у Лебэя;он был и чище, и аккуратнее. «Однако бандаж есть бандаж», — подумал Дэннис. Емустало не по себе.

— Второй раз я повредил ее, когда перевозил Кристину кДарнеллу, — сказал Эрни. — Я уже не помню, как это случилось, настолько былрасстроен. Должно быть, когда грузил ее на платформу. Сначала я ничего незаметил, а вечером… Дэннис, что с тобой?

Сделав над собой то, что ему показалось фантастическимусилием, Дэннис постарался придать своему лицу выражение более или менеезаинтересованного любопытства… и все-таки в глазах Эрни что-то заплясало сновой силой.

— Он у тебя сползет, — тихо проговорил Дэннис.

— Конечно, сползет, — согласился Эрни, снова заправляярубашку в брюки. — Он предназначен только для того, чтобы я не забывал, что мнеможно поднимать, а что — нельзя.

Он улыбнулся Дэннису.

— Если бы сейчас был призыв, то я бы получил освобождение отармии, — сказал он.

И еще раз Дэннис удержал себя от движения, которое моглобыть интерпретировано как удивление, — вместо него он засунул обе ладони подверхний матрац постели. При виде пояса для спины, так похожего на бандаж Лебэя,он почувствовал, что его руки покрылись гусиной кожей.

Глаза Эрни превратились в черную воду, бурлящую под серыммартовским льдом. В черную воду, в глубине которой продолжался веселый танец,похожий на извивание и кружение утонувшего человека.

— Слушай, — оживился Эрни. — Мне пора. Надеюсь, ты не думал,что я останусь здесь на всю ночь?

— Такой уж ты есть, всегда в делах, — проговорил Дэннис. — Аесли серьезно, то спасибо, друг. Без тебя у меня был бы довольно мрачный день.

Он уже хотел попрощаться с Эрни, когда ему в голову пришлаодна странная идея. Он постучал пальцем по гипсу на ноге.

— Эрни, распишись, а?

— Но ведь я уже расписывался, разве нет?

— Да, но там уже все стерлось. Распишешься снова?

Эрни пожал плечами.

— Если у тебя есть авторучка. Дэннис дал ему шариковуюручку, лежавшую в ящике ночного столика. Усмехнувшись, Эрни склонился надгипсовым слепком, который держался на подвесе в ногах постели, нашел свободноеместо между десятками имен и лозунгов, а потом написал: «Дэннису Гилдеру,самому большому благодетелю в мире от Эрни Каннингейма».

Он похлопал по гипсу, когда закончил работу, и отдалавторучку Дэннису:

— Так сойдет?

— Да, — сказал Дэннис. — Спасибо, Эрни.

— Счастливого Дня Благодарения.

— Тебе того же самого.

— Ладно.

Он ушел. Немного подождав, Дэннис вызвал сиделку и употребилвсе свое обаяние, чтобы упросить ее опустить ногу, на гипсе которой только чторасписался Эрни. На гипсе правой ноги Эрни расписался в тот день, когда Дэннисочнулся в больнице, — и старая роспись не стерлась — Дэннис тоже солгал, —просто гипс немного съехал в сторону, отчего его должны были поменять черезнесколько дней.

На правой ноге Эрни оставил не послание, а только роспись.Приложив немало усилий, Дэннис с помощью сиделки сумел расположить обе своиноги так, чтобы можно было сличить обе подписи. Хриплым голосом, которыйпоказался чужим ему самому, спросил у сиделки:

— Как по-вашему, они написаны одной рукой?

— Нет, — ответила сиделка. — Я слышала, что подделываютподписи на чеках, но не на гипсовых слепках. Это шутка?

— Конечно, — произнес Дэннис, чувствуя, как ледяной холодподступал к его горлу. — Это шутка. — Он еще раз посмотрел на две подписи ЭрниКаннингейма.