— Почему? Потому что какой-то пьяный переехал этого говнюкаУэлча?

— Не совсем так, — поправил Майкл. — Я довольно многовытянул из Дженкинса, из того полицейского, который звонил мне. Кто бы ни сбилУэлча, он сшиб его, потом вернулся, переехал его снова и снова вернулся…

— Хватит, — сказал Эрни.

Внезапно его вид стал измученным и испуганным, и Майклпочувствовал то же самое, что Дэннис почувствовал в День Благодарения: что вэтой усталой безнадежности вдруг промелькнул прежний, настоящий Эрни —промелькнул так близко, что в тот момент его можно было коснуться рукой.

— Это было… невероятно жестоко, — договорил Майкл. — Таксказал Дженкинс. Как видишь, это отнюдь не похоже на несчастный случай. Этобольше похоже на убийство.

— Убийство, — ошеломленно повторил Эрни. — Нет, я ни за что…

— Что? — резко спросил Майкл. Он снова схватил Эрни залокоть. — Что ты сказал?

Эрни посмотрел на отца. Его лицо опять стало похожим намаску.

— Я ни за что не подумал бы, что такое может случиться, —сказал он. — Вот и все, что я собирался сказать.

— Я только хочу, чтобы ты знал, — проговорил Майкл. — Онибудут искать какой-нибудь мотив преступления. Пусть даже сомнительный. Онизнают, что случилось с твоей машиной, и паренек Уэлч мог принимать участие втом деле — или что ты мог подумать, что он принимал участие. Дженкинс можетприйти для разговора с тобой.

— Мне нечего скрывать, — Ну конечно, — Майкл вздохнул. — Тыопоздаешь на автобус.

— Да, — сказал Эрни. — Мне пора.

Однако он задержался еще немного. Его глаза внимательносмотрели на отца.

Майклу сделалось немного жарко. Он облизал пересохшие губы ипроговорил:

— Продай ее, Эрни. Почему бы тебе не продать ее? Когда онабудет полностью готова? Ты сможешь выручить много денег. Пару тысяч, можетбыть, три.

Казалось, Эрни снова чего-то испугался; впрочем, Майкл мог иошибаться. Последние лучи солнца скрылись за горизонтом, и небольшой сад началпогружаться в темноту.

— Нет, пап, я не могу продать ее, — произнес Эрни мягко,точно разговаривал с ребенком. — Сейчас не могу. Я слишком много вложил в нее.Слишком много.

С этими словами он повернулся и пошел через сад к пешеходнойдорожке. Вскоре звуки его шагов затихли в темноте за оградой.

Слишком много вложил в нее? Так ли? И что именно? Что именноты вложил в нее, Эрни?

Майкл посмотрел на кучу пожухлых листьев, а потом обвелглазами весь сад. Почти везде лежали белые пятна снега, отчетливо проступавшиев сумерках и ожидавшие скорого пополнения. Ожидавшие зимы.

Регина устала — с недавних пор она стала очень быстроуставать, — и они пошли в спальню задолго до прихода Эрни. Там они вяло ибезрадостно позанимались любовью (в последнее время они почти всегда занималисьлюбовью вяло и безрадостно, и у Майкла стало появляться неприятное чувство, чтоего супруга использовала половой орган мужа, как некую разновидностьснотворного), а когда после лежали на своей двуспальной кровати, Майклневзначай спросил:

— Как ты спала прошлой ночью?

— Неплохо. — ответила Регина. — А что?

— Я вставал часов в одиннадцать, и Эрни еще не спал.

— По-моему, я в час поднималась наверх, — проговорила Регинаи поспешно добавила:

— Только для того, чтобы зайти в ванную комнату. И по путизаглянула к нему. — Она улыбнулась какой-то виноватой улыбкой. — Старыепривычки долго не умирают, да?

— Пожалуй, — согласился Майкл.

— Он крепко спал. Зря он не одевает пижаму в холодное время.

— Он был в нижнем белье?

— Да.

Он замолчал, устыдившись себя. Вряд ли Регина моглаошибиться во времени — электронные часы, стоявшие на ее бюро, показывали часы иминуты так ярко, что принять одну цифру за другую было практически невозможно.Его сын находился здесь в час ночи, а Уэлч попал под машину в половине второго.За полчаса Эрни не мог одеться, выйти из дома, добраться до гаража Дарнелла иоттуда приехать на Кеннеди-драйв. Физически не мог.

Да он и не верил в это. Просто к нему в сердце закралсякакой-то червячок сомнения, и, избавившись от него, Майкл мог спокойно заснуть.

Регина, лежавшая рядом с ним, заснуть не могла. Онаприслушивалась к тишине и ждала, когда внизу хлопнет входная дверь, и это будетозначать, что ее сын вернулся из внешнего мира.

Когда откроется и закроется дверь… когда на лестницепослышатся шаги ее сына… тогда она сможет заснуть.

Может быть.

Дженкинс появился у Дарнелла приблизительно без четвертивосемь того же вечера. Эрни как раз закончил работу над Кристиной. Он заменилантенну, сломанную Реппертоном, на новую и последние пятнадцать минут простосидел за рулем, слушая программу «Золотая кавалькада по пятницам», которуюпередавало радио WDIL. Эдди Кокран пел «Давайте все вместе!». Перед ним были «Япобедил закон» Бобби Фоллера, «Кричи!» Бадди Холли и другие старыенекоммерческие песенки.

Эрни медленно постукивал пальцами по приборной доске ирассеянно смотрел на ветровое стекло. Оно было совершенно новым, хотя он непокупал его (и не заменял), как не покупал (и тоже не заменял) обивку насиденьях, распоротых Бадди и его дружками. Под капот он заглянул только одинраз и сразу захлопнул крышку, ужаснувшись тому, что они сделали с двигателем.

Однако сейчас радиатор был целехонек, распределительнаякоробка стояла на месте, и свечи исправно подавали искру. Машина работала какновая.

Но были сны.

Ему снился Лебэй за рулем Кристины, Лебэй в армейской форме,перепачканной серо-голубой кладбищенской глиной. Кожа Лебэя почти истлела, ииз-под нее высовывались белые кости. В глазницах черепа было пусто и темно (ночто-то извивалось внутри — да, там что-то было). А затем зажигались передниефары Кристины и пронзали кого-то насквозь, как насекомое на белом квадратепочтовой бумаги. Кого-то знакомого.

Шатуна Уэлча?

Может быть. Но Эрни казалось, что лицо человека меняло чертыс той же стремительностью, с какой Кристина приближалась к нему: то было лицоРеппертона, то Сэнди Галтона, то заплывшая физиономия Уилла Дарнелла.