– Понял, на хуй, блядь какая, трубы на прицепе по ночамвозит и нс крепит их, хуесос. Одна труба, в пизду, поперек дороги у него висити встречный транспорт хуячит.

– Хоть живы-то остались, слава-тебе-господи, –визгливо высказалась женщина, оттягивая собравшееся на груди платье вниз наживот.

– Слава Богу, вы живы остались, – сказал Лучников,встал на колени и широко перекрестился.

Вот уже несколько лет, как Площадь Лейтенанта Бейли-Лэнда нанабережной Ялты превратилась в огромное, знаменитое на весь мир кафе. На всемпространстве от фешенебельной старой гостиницы «Ореанда» до стеклянных откосовультрасовременного «Ялта-Хилтон» стояли белые чугунные столики под парусиновымиярчайшими зонтиками. Пять гигантских платанов бросали вечно трепещущие тени нацветной кафель, по которому шустро носились молодые официанты, шаркалаполуголая космополитическая толпа и, пританцовывая, прогуливались от столиковдо моря и обратно сногсшибательные ялтинские девушки, которые сами себяназывали на советский манер «кадрами». Были они не то чтобы полуголыми, нопопросту говоря, неодетыми – цветная марля на сосках и лобках, по сравнению скоторой любой самый смелый бикини прошлого десятилетия казался монашескимодеянием.

– Сексуальная революция покончила спроституцией, – говорил Арсений Николаевич Лучников своему другунью-йоркскому банкиру Фреду Бакстеру. – Неожиданный результат, правда? Тывидишь, какое здесь выросло поколение девиц? Даже меня они удивляют всякий раз,когда я приезжаю в Ялту. Какие-то все нежные, чудные, с добрым нравом и хорошимюмором. О половых контактах они говорят, словно о танцах. Внук мне рассказывал,что можно подойти к девушке и сказать ей: «…Позвольте пригласить вас на„пистон“. Это советский слэнг, модный в этом сезоне. То же самое и в полномравенстве позволяют себе и девицы. Как в дансинге.

Бакстер хихикал, весь лучиками пошел под своей панамой.

– Однако, Арсен, таким-то, как мы с тобой, старымпердунам, вряд ли можно рассчитывать на буги-вуги.

– Я до сих пор предпочитаю танго, – улыбнулсяАрсений Николаевич.

– До сих пор? – Бакстер юмористически покосился нанего.

– Изредка. Признаюсь, не часто.

– Поздравляю, – сказал Бакстер. –Вдохновляешься, наверное, на своих конных заводах?

– Бак, мне кажется, ты сексуальныйконтрреволюционер, – ужаснулся Арсений Николаевич.

– Да, и горжусь этим. Я контрреволюционер во всехсмыслах, и если мпе взбредет в старую вонючую башку потанцевать, я плачу за этохорошие деньги. Впрочем, должен признаться, дружище, что эти расходы у менясокращаются каждый год, невзирая на инфляцию.

Два высоких старика, один в своих неизменных выцветшиходеяниях, другой в новомодной парижской одежде, похожей на робу строительногорабочего, нашли свободный столик в тени и заказали дорогостоящей воды изместного водопада Учан-Су.

Солнце почти, дописало свою ежедневную дугу над развеселымкарнавальным городом и сейчас клонилось к темно-синей стене гор, на гребнекоторых сверкали знаменитые ялтинские «климатические ширмы».

– Что они добавляют в эту воду? – поинтересовалсяБакстер. – Почему так бодрит?

– Ничего не добавляют. Такая вода, – сказалАрсений Николаевич.

– Черт знает что, – проворчал Бакстер. –Всякий раз у вас здесь я попадаюсь на эту рекламную удочку «ялтинского чуда».Нечто гипнотическое. Я в самом деле начинаю здесь как-то странно молодеть идаже думаю о женщинах. Это правда, что в «Ореанде» произошла та чеховскаяистория? «Дама с собачкой» – так? Какая собачка у нее была – пекинес?

– Неужели ты Чехова стал читать, старый Бак? –засмеялся Арсений Николаевич.

– Все сейчас читают что-то русское, – проворчалБакстер. – Повсюду только и говорят о ваших проклятых проблемах, как будтов мире все остальное в полном порядке – нефть, например, аятолла в Иране, ценына золото… – Бакстер вдруг быстро вытащил из футляра очки, водрузил их на мясистыйнос и вперился взглядом в женщину, сидевшую одиноко через несколько столиков отних. – Это она, – пробормотал он. – Посмотри, Арсен, вотпрототип той чеховской дамочки, могу спорить, не хватает только пекинеса.

Арсений Николаевич, в отличие от бестактного банкира, нестал нахально взирать на незнакомую даму, а обернулся только спустя некотороевремя, и как бы случайно. Приятная молодая женщина с приятной гривой волос вшироком платье песочного цвета, сидевшая в полном одиночестве перед бокальчикоммартини, показалась ему даже знакомой, но уж никак не чеховской героиней.

– Фреди, Фреди, – покачал он головой. – Воткак в ваших американских финансовых мозгах преломляется русская литература?Никакая собака, даже ньюфаундленд, не приблизит эту даму к Чехову. Лицо ее мнеявно знакомо. Думаю, это какая-то французская киноактриса. Наш Остров, междупрочим, стал сплошной съемочной площадкой.

– Во всяком случае вот с ней я бы потанцевал, –вдруг высказался старый Бакстер. – Я бы потанцевал с ней и не пожалел быхороших денег.

– А вдруг она богаче тебя? – сказал АрсенийНиколаевич. Это предположение очень развеселило Бакстера. У него даже слезкибрызнули и очки запотели от смеха.

Друзья забыли о даме без собачки и стали говорить вообще офранцуженках, вспоминать француженок в разные времена, а особенно в 44-м году,когда они вместе освобождали Париж от нацистов и подружились со множествомосвобожденных француженок; в том году, несомненно, были самые лучшиефранцуженки.

Между тем одинокая дама была вовсе не француженкой и не киноактрисой,что же касается предполагаемого богатства, то узнай о нем Бакстер сразупрекратил бы смеяться. Таня Лунина, а это была она, получала стараниямитоварища Сергеева суточные и квартирные по самому высшему советскому тарифу,однако в бешено дорогой Ялте этих денег еле-еле хватало, чтобы жить в дешевомотеле «Васильевский Остров» окнами во двор и питаться там же па четвертомуровне Ялты в ближайшем итальянском ресторанчике. Конечно, и номер был хороший,и кондиционер замечательный, и ковры на полу, и ванная с голубоватой ароматнойводой, и еда у итальянцев такая, какой в Москве просто-напросто нигде несыщешь, но… но… спустившись на три квартала к морю, она попадала в мир, где ееденьги просто не существовали, а перед витринами на набережной Татар возникализаново, но уже как злая насмешка.