его, и лечил и пломбировал, и удалял (первые в моей жизни) крошащиеся зубы. Он не знал, отчего они начали крошиться, предполагал, что чего-то не хватает в моей зубной ткани, это б и дураку ясно было.

Когда я сидела в его кресле, под пыточным звуком работающей бормашины с её вбуравливанием вовнутрь и без того больного и болящего зуба, мне чудилось, что абстрактные рисунки на его шторах превращаются в злобно хохочущие и издевающиеся надо мною бесовские рожи и морды. И, хоть иногда я закрывала глаза, «они» тотчас «переселялись» на внутреннюю поверхность век.

Тёткам Евгений Альбертович жаловался на то, что у меня «ужаснейшее состояние ротовой полости» и что «такой кошмар как мои зубы мог присниться ему только в страшном сне»… Тётки, недолюбливавшие маму, винили её и за то, что с таким тяжеленным диабетом взялась рожать, вот, дескать, и зубы у меня такие, что от больной матери родилась! В чём-то я с ними соглашалась, но что теперь-то делать было?!

Подчас Евгений Альбертович пломбировал мне и по восемь зубов кряду (ничего, что они вываливались через месяц-другой). Он был первым, и к счастью, пока, единственным стоматологом, резавшим мне десну, вообще он был «первопроходцем» в санации моего рта. Много я натерпелась от него, да и от последующих стоматологов тоже…

Уже несколько десятков лет прошло, как безвременно скончался Евгений Альбертович, нестарым ещё мужчиной, а я в свои пятьдесят с чем-то лет всё продолжаю вспоминать, как он мне испортил все, и без того нехорошие зубы. Может быть, он не умел лечить, и мне, как всегда, не повезло?! Не знаю…

Безуспешность моей косметической терапии, неудача лечения эпиляцией, подтолкнула меня к эндокринологическому обследованию.

В эндокринологической клинике я была потрясена количеством волосатых женщин. Одни лежали на обследовании, других готовили к операции, третьи уже были прооперированы. Преобладали женщины Востока – еврейки, армянки, грузинки… Оказалось, что большинство этих женщин болели синдромом Штейна-Левенталя или поликистозом яичников, приводивших их к бесплодию, оволосению, ожирению… Или у них наблюдалась патология надпочечников или иные эндокринологические синдромы…

Мне должны были сделать пневмографию яичников и надпочечников. По-народному, в отделении, это называлось – «надуванием». В брюшную полость вводили воздух для последующего рентгена.

Все женщины переносили это обследование тяжело и переживали как трагедию! День «надувания» для каждой из них был траурным днём, говорили, что боль эта невыносимая! И, в самом деле, после процедуры все лежали, плакали, стонали, хотя необходимо было двигаться, чтобы побыстрее выходил из организма воздух.

Настал и мой день. Я спокойно перенесла всю процедуру, недоумевая, отчего ж это все так страдали и мучались, и говорили, что это просто н е п е р е н о с и м о!!!

И, только возвращаясь после рентгена, я почувствовала, всё п о ч у в с т в о в а л а… Это было удивительное по своей болезненности, ощущение того, что тебя всю распирает, того, что с минуты на минуту ты лопнешь, и как-то внутренне я и желала побыстрее лопнуть! Потому как переносить эту п е р е п о л н е н н о с т ь не представлялось и на секунду возможным! Мне стало казаться, что и глаза мои выталкивались с привычного для них в глазницах места. Ещё секунда и я умру, чудилось мне. И мой рот открылся, чтоб испустить стон, но каким-то неимоверным усилием я сжала его. И, неожиданно для себя я… запела! Сначала какую-то мелодию без слов, а после неё все, какие знала, песни советских композиторов, иногда по куплету или припеву из них. Пела я и ходила из конца в конец больничного коридора, ходила и пела… Не помню, сколько километров выходила, песни повторялись, переходили одна в другую, но перестала я петь, только войдя ночью в палату и без сил свалившись в постель.

С зубной болью знакомы практически все, кто больше, кто меньше, немногие, как я, с нею на «короткой ноге“.

Боль от «надувания» другая, очень сильная, но другая.

И всё же есть «иерархия боли»: например, если у вас болит язва желудка или двенадцатиперстной кишки, то это совсем даже н и ч е г о перед болью поджелудочной железы при панкреатите…

Человеку свойственно пасовать перед болью, потому что она разрушает всё его «человеческое», оставляя «оголённым» инстинктивным существом.

Обезболивающие существовали всегда, но со второй половины двадцатого века анальгетики стали доступны массам, и тем самым несколько успокоили «человека болеющего».

А самая распространённая нынче в человечестве болезнь – канцерофобия. Да, собственно всё население земли больно ею, потому что боятся боли, заглушить которую пока что нельзя ничем!

Призрак боли, какой-либо намёк на возможность её, сопровождает человека всю его сознательную жизнь.

В клинике сделали мне всевозможные анализы и… ничего не обнаружили, я была – «практически здорова»?!

Курировал отделение профессор, объяснивший мне что, отчего, зачем, почему…

– Гирсутизм (это медицинский термин обозначающий оволосение) ваш, – говорил профессор, не спеша и как будто чего-то стесняясь, – это не следствие какой-то болезни или некая патология. Это, так сказать – «конституциональный», как бы именно вам присущий гирсутизм. Это часто встречается, – тут он застенчиво хмыкнул, – у женщин из древних народов происходящих – у армянок или евреек. Это, так сказать, «древнее наследство», вероятно. В науке имеется несколько гипотез, но, увы, пока ничего достоверного.

Понурая шла я от него, вот так, даром были все старания и страдания, пневмография, сдачи крови, разнообразнейшие исследования… Мало того, что, будучи еврейкой, мне ещё со школьных лет приходилось обороняться, защищаться, скрываться, так ещё и это немыслимое, словно «родовое проклятие» тяготело надо мной.

И, снова, десятилетиями, болющая эпиляция, высветление перекисью…

В конце концов, после многолетних эпиляций исчезли жуткие бакенбарды, но не было радости от этой победы у немолодой уже, одинокой, никого не интересующей женщины.

Так мы и жили, старел не только отец, но и я. Часто вспоминала я слова О.Э. Мандельштама, сказанные жене. Её «Воспоминания» ходили в самиздате: «Кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?»

Да, но не в такой же степени несчастья, не так же должна быть н е с ч а с т л и в а?! Жизнь явно не задавалась. Видно оттого всё же, что целью моего рождения был не сам ребёнок, а избавление от болезни. Безблагодатные, вместо Чуда мои родители получили болезненное дитя.

Да и моё зачатие, предполагаю я, произошло не от радостного любовного соития, а явилось итогом привычно-механического семейного полового акта, к которому