— Ты расторгла договоры, не спросив меня?

Мелани видела: собираются тучи.

— Я не хотела тебя беспокоить. Врач сказал, что ногунужно поберечь.

— Это Том все придумал? — Мать свирепо смотрела нанее, пытаясь понять, чье тлетворное влияние заставило Мелани отменить дведоговоренности, не посоветовавшись с ней. Она нутром чуяла чью-то силу,бесцеремонно вмешавшуюся в их жизнь.

— Да нет. Это мое решение. Устала после гастролей. Мнене хотелось выступать на благотворительном мероприятии, а дать интервью «ТинВог» я всегда успею. Они все время меня приглашают.

— Дело не в этом, Мелани, — сказала мать,приближаясь к кровати и бешено вращая глазами. — Ты не имеешь праварасторгать договор. Этим занимаюсь я. И тебе нельзя исчезать, потому что ты,видите ли, устала. Твое лицо должны видеть.

— Мое лицо на миллионах компакт-дисков, мама. Никтоменя не забудет, если я на несколько недель уеду или не выступлю наблаготворительном мероприятии. Мне нужно личное время.

— Это что еще такое? Вижу, без Тома тут не обошлось.Нутром чувствую. Он, конечно, хочет, чтобы ты целиком и полностью принадлежалатолько ему. Ревнует тебя. Он не понимает, как, кстати, и ты тоже, что значитдостичь вершин карьеры, да еще и удержаться там. Нельзя только разлеживаться накровати, трахаться, без конца таращиться в телевизор или сидеть, уткнувшисьносом в книжки. Тебе нужно светиться, Мел. Не знаю, где ты собиралась провестиэти несколько недель, но теперь тебе придется все отменить. Когда я решу, чтотебе нужно уехать, я об этом скажу. Все у тебя в порядке, вставай сейчас же ипрекрати кукситься из-за своей лодыжки. Ведь это в конце концов всего лишьтрещинка. И прошло уже почти четыре месяца. Шевелись, Мел! Я позвоню в «ТинВог» и снова договорюсь об интервью. О благотворительном мероприятии не говорю— не хочу портить отношения с Шерон. Но ты впредь не смей никогда и ничегоотменять сама! Ты меня слышишь? — Дженет тряслась от злости, а Мелани отстраха. Слушать мать было невыносимо, Дженет считала, что дочь — еесобственность, пусть даже все, что она делала, диктовалось ее лучшимипобуждениями. И Мелани знала, что если сейчас не восстанет против материнскогоконтроля, он погубит ей жизнь.

— Слышу, — тихо ответила она, — Жаль, что тытак близко к сердцу это приняла. Но мне это нужно. — Она набрала в грудьпобольше воздуха и выпалила: — Я уезжаю в Мексику и вернусь только после дняблагодарения! Улетаю в понедельник, — скрепя сердце сказала Мелани.

Скандал разразился невиданный, хотя стычки у них случались ираньше, особенно в тех случаях, когда Мелани делала робкие попытки принятьсамостоятельное решение.

— Ты рехнулась! У тебя время до последней минутырасписано, контрактов на миллион. Никуда ты не поедешь без моего разрешения!Даже не смей говорить, для чего ты едешь. И не будем забывать, кто помог тебедобиться славы.

Эти слова матери стали последней каплей. Они больно ударилиМелани. В первый раз она так упрямо отстаивала свои права. Хотелось заползтипод одеяло и заплакать, но она не сделала этого. Она твердо стояла на своем,зная, что не должна уступать, что ничего плохого в ее намерениях нет.

Нельзя допустить, чтобы мать посеяла в ее душе чувство виныза желание отдохнуть от работы.

— Я расторгла все контракты, мама, — призналасьМелани.

— Кто?

— Я. — Мелани не хотела навлекать беду на головыагента и менеджера, а потому все взяла на себя, тем более что они действовалипо ее просьбе. — Мне необходимо уехать. Жаль, что тебя это такрасстраивает, но для меня это важно.

— Кто с тобой едет? — Дженет все еще пыталасьнайти виноватого, того, кто украл у нее власть над дочерью. Хотя на самом делеэто сделало время. Мелани наконец выросла и сама захотела распоряжатьсясобственной жизнью. Она долго к этому шла. И любовь Тома, возможно, ей помогла.

— Никто. Я одна. Собираюсь работать в католическоймиссии, где заботятся о детях. Хочу этим заниматься. Когда вернусь, обещаю,буду работать как лошадь. Но пока позволь мне уехать и не сходи с ума.

— Я с ума не схожу! Это ты сходишь с ума! —закричала Дженет. Мелани за все время разговора ни разу не повысилаголоса. — Хорошо, если уж тебе так неймется, можешь несколько дней тампоработать, а мы привлечем к этому внимание прессы, — с зародившейсянадеждой предложила она, — но жить в Мексике три месяца ты не можешь.Мелани, Господи Боже мой, о чем ты только думала? — И тут ееосенило. — Слушай, а не эта ли, случайно, монахиня-коротышка изСан-Франциско тебя надоумила? Я тогда сразу сообразила, что эта тихоня так иноровит исподтишка напакостить. Держись от нее подальше, Мелани. Теперь она, наверное,мечтает затащить тебя в монастырь. Скажи ей, что пусть она на это нерассчитывает, то только через мой труп!

При упоминании о Мэгги, пусть даже сделанном в грубыхвыражениях, Мелани улыбнулась:

— Нет, я здесь встречалась с одним священником. —Она не стала говорить, что нашла его через Мэгги. — Он возглавляет тумиссию в Мексике. Мне хочется туда съездить, отрешиться от всего. Потом явернусь и буду работать, сколько скажешь. Обещаю.

— Тебя послушать, так впору решить, будто я на тебеводу вожу, — сказала мать и разразилась рыданиями. Она села на кроватьрядом с дочерью, и Мелани обняла ее.

— Я люблю тебя, мама. И благодарна тебе за все, что тыдля меня сделала. Просто мне сейчас этого мало.

— Это все землетрясение, — проговорила Дженет,захлебываясь слезами. — У тебя посттравматический стресс. Господи, какуюисторию можно было бы напечатать в «Пипл»!

При этих словах Мелани не удержалась от смеха. Матьпредставляла карикатуру на саму себя. Она, по сути, была неплохой женщиной, нопостоянно ломала голову над тем, как сделать Мелани еще более популярной илюбимой публикой. Мелани и так уже получила почти все, что хотела, но матьникак не успокаивалась, продолжая вмешиваться в жизнь дочери.

— Мама, тебе тоже стоит куда-нибудь съездить. Ну вкакой-нибудь спа, например. А может, в Лондон с друзьями или в Париж. Нельзявсе время думать только обо мне. Это ненормально и не нужно ни для тебя, ни дляменя.

— Я ведь тебя люблю, — всхлипывала Дженет. —Ты даже не знаешь, чем я ради тебя пожертвовала. Я бы могла сделать карьеру, ноя бросила ее к твоим ногам… Я всегда делала только то, что будет лучше длятебя. — Это было началом приблизительно двухчасового монолога, которыйМелани слышала множество раз, а сейчас попыталась пресечь.

— Знаю, мама. Я тебя тоже люблю. Только позволь мнесделать это. А уж потом я буду послушной, обещаю. Но ты должна все же позволитьмне самой решать свои проблемы. Я уже не ребенок. Мне двадцать лет.

— Ты самый настоящий ребенок! — запальчивоответила Дженет, почуяв смертельную опасность.

— Я взрослая! — твердо заявила Мелани.