Уж не знаю, что подействовало на меня больше – информация ородственных связях между Володей и Соней, полное ощущение собственнойбеспомощности и невозможности разобраться в ситуации, вынужденная покупкаподержанных вещей для Ксюшиного младенца, который никогда не увидит отца, илигадкое слово «заместительница», брошенное обозленным Кириллом… Все это сплелосьв тугой узел, я почувствовала в горле горький комок, вздохнула, уронила головуна сложенные руки и зарыдала во весь голос.

Перепуганные дети кинулись ко мне.

– Лампуша! – вопил Кирюшка. – Не надо, сейчася выйду с собаками.

– А я помойку вынесу, – вторила Лиза.

– Хочешь – картошечки пожарю?! – орал Кирюшка.

– Чаек заварю, – подхватила девочка, – ща, впять минут.

Они загремели посудой. Через пару секунд у меня под носомвозникли дымящаяся чашка и кусок хлеба с вареньем.

– Ешь, ешь, – суетилась Лиза, – хочешь – ясбегаю на проспект и куплю тебе пакет замороженных креветок и новый детективМарининой?

– Я мигом сношусь, – влез Кирюшка, – какнасчет баночки варенья «Швартау» и шоколадного мороженого?

Я перестала лить сопли, утерлась кухонным полотенцем иглянула в их милые, встревоженные лица. Нет, какие они хорошие дети, разомвспомнили про все мои любимые лакомства.

– Не надо креветок с вареньем, – сказала я, –все уже, сама не понимаю, отчего заревела.

– Это у тебя климакс, – с умным видом заявилаЛиза, – в период гормонального затухания у женщины часто случаютсяперепады настроения…

– Откуда у тебя такая информация? – удивиласья. – Потом, климакс бывает после пятидесяти…

– Не скажи, – продолжала умничать Лизавета, –он может приключиться в любое время и тогда называется ранним.

– Откуда ты все это знаешь? – изумилась я.

– В школе рассказывали, на уроке по этике семейнойжизни, – пояснила девочка.

– Да ну? Чего же еще там объясняли?

– Многое, про СПИД, презервативы, наркотики исупружеский секс.

Я только хлопала глазами. Интересно, как бы поступила моя мамочка,явись ее доченька из школы с рассказами про климакс, презервативы изаболевания, передающиеся половым путем?

– Так что будет с моим вопросом по музыке? – ожилКирюшка.

– Давай, говори, – велела я.

– У гитары их шесть, у домры всего пять, а у арфытолько четыре, – выпалил мальчишка, – всю голову сломал.

– Чего «их»?

– Так это и есть вопрос, – разозлилсяКирюшка, – не поняла, что ли? Чего у гитары шесть, у домры пять, а у арфычетыре?

Я призадумалась. Единственно, что объединяетвышеперечисленные инструменты, так это то, что они струнные… И как раз струн угитары может быть шесть, впрочем, иногда семь… Но у домры-то их всего три.Погодите, в свое время была создана четырехструнная домра, так называемойквинтовой настройки. У этого народного инструмента есть металлические лады,головка с колками и… все! Что же касается арфы, которую я, естественно, знаюназубок, то у нее от 44 до 47 жил. Нет, струны тут явно ни при чем, тогда что?

Окончательно сломав голову, я полезла за музыкальнойэнциклопедией и принялась в деталях изучать строение гитары, домры и арфы. Нонет! Ответа на вопрос я так и не получила! Кирюшка приуныл окончательно.

– Если не отвечу, кол влепит! Зверь-баба!

Не секрет, что музыка в наших школах преподаетсяотвратительно. В лучших случаях дети хором поют песенку про елочку и зайчика ипотом слушают рассказы о Петре Ильиче Чайковском. В качестве апофеоза педагогупомянет Моцарта… В худших же получается как у Кирюшки. Его «музычка»,старенькая, полуслепая Наталия Михайловна, тихим, умирающим голосом долдонитчто-то о нотной грамоте. Расслышать ее шепот невозможно даже на первой парте.Но Наталия Михайловна не вредная, единственно, о чем она проситучеников, – это сидеть тихо, а чем они в тишине занимаются, ее совершенноне волнует, лишь бы не шумели. Пока училка тянет у доски нудянку продо-ре-ми-фа-соль, школьники делают уроки, читают посторонние книги или режутсяв «морской бой». Как только звенит звонок, Наталия Михайловна на полусловезакрывает рот и выползает из класса. Она никогда не задает домашних заданий, неспрашивает у доски и не устраивает контрольных. Но в журнале напротив фамилийдетей таинственным образом возникают сплошные пятерки, и в четверти у всехвыходит «отлично». Зато о музыке из Кирюшкиных одноклассников никто ничего незнает!

– Что это случилось с Наталией Михайловной? –спросила я, ища телефонную книжку.

Кирюшка заломил руки и закатил глаза:

– Так Наташка на пенсию ушла, и прислали вместо неененормальную энтузиастку. Гармония, какофония, опера… Жуть прямо! Сегодня науроке слушали какого-то Верду!

– Верди, – поправила я, пряча улыбку.

– Один хрен, – злился Кирюшка, – ужас, нипочитать, ни математику сделать. Прямо над ухом – бум, бум, бум… Запустила наполную мощь идиотского Вердя… А потом этот вопрос задала да еще так противнофыркнула: «Дети, это задание на сообразительность». Чтоб ей упасть и ногусломать!

– Не расстраивайся, – сказала я, – сейчасузнаем ответ.

– Где? – тяжело вздохнул Кирюшка.

Но я уже услышала в трубке бодрое «алло» и сказала:

– Здравствуйте, Ипполит Семенович, вас беспокоитРоманова, арфистка.

– Добрый день, деточка, – обрадовалсястарик, – сколько лет, сколько зим! Как матушка?

Решив его не расстраивать, я сделала вид, что не слышувопрос, и задала свой:

– Ипполит Семенович, вы наш старейший лучший мастер пострунным, золотые руки, ответьте мне на такой вопрос…

Старик молчал, внимательно слушая всю информацию, потомосторожно переспросил:

– В школе задали? Твоему сыну?

– Да.

– Сильно подозреваю, что речь идет просто о количествебукв в словах. Посуди сама: у гитары их шесть, у домры, если, конечно, непутать ее с домброй, пять, а у арфы всего лишь четыре!

Пораженная столь простым решением проблемы, казавшейсянеразрешимой, я потрясенно спросила:

– Вы полагаете, что учительница могла задать такойвопрос?

Ипполит Семенович вздохнул: