— Ладно, проехали… деревня!.. Так что, по всемувыходит, что эту бациллу ты подцепил у Корабельникова. А теперь смотри… МаринаКорабельникова была почти натуральной блондинкой… Ее… уж не знаю как назвать…подружка… телохранительница… коротко стриженной брюнеткой.. Ты у нас тоже…коротко стриженный брюнет… Из трех возможных вариантов ни один не сработал.Тогда чье же это добро, позволь тебя спросить… А?..

…Похороны Марины Корабельниковой были на удивлениемалолюдными. Респектабельными и сдержанно-аристократическими. Они удивительношли такому же сдержанному сентябрьскому дню: застенчивое солнце сквозь еще непоредевшую листву, застенчивый молодой батюшка с пухом на щеках и несколькосамых близких Корабельникоffу людей.

В их число попали и Никита с Нонной Багратионовной.

Конечно же, стоило только Kopaбeльникoffy приподнять тяжелыевеки, как толпы соболезнующих затоптали бы все могилы в радиусе километра, асочувственные венки с сочувственными лентами можно было бы грузить составами,но… Пивной барон так тщательно оберегал свою частную жизнь, что решил не делатьисключений и для частной смерти.

По странной иронии судьбы, Марину Корабельникову решено былопохоронить на Ново-Волковском кладбище. Там же, где чуть больше года назадпервые комья земли упали на маленький гроб Никиты-младшего. Вот и сейчас Никитаникак не мог сосредоточиться на панихиде: он все думал о том, что его сын тожездесь, совсем неподалеку, и они с Kopaбeльникoffым уравнялись теперь и всмерти. Он не так часто бывал на могиле сына, но раз в месяц обязательновыбирался: поменять цветы, прибраться за оградой и просто посидеть, касаясьонемевшей рукой могильного камня. Ни о чем не думая и думая обо всем. Они ниразу не приезжали сюда вместе с Ингой, каждый раз — по отдельности. Это даженельзя было назвать очередностью, просто и Никита, и Инга знали, когда нужноприезжать. И лишь однажды они едва не столкнулись у могилы. В тот день —ослепительно, медово, жасминово летний; из тех ласковых дней, которые так любилНикита-младший, — в тот день какая-то неодолимая сила привела Никиту накладбище. И возле могилы он увидел Ингу. И не решился подойти, так и стоял вотдалении, глядя на жену, с прямой спиной сидящую перед выбитой на черномграните надписью: «Сынуле… родненькому… мама»… Инга сама заказывала надгробнуюплиту — и Никита на этой плите упомянут не был, ничего страшнее и быть немогло, ведь Никита-младший любил… Любил его, своего папку… Ничего страшнее ибыть не могло, но Никита смирился и с этим. Он смирился, он не подошел к Инге втот ослепительно, медово, жасминово летний день. Он уехал тогда (в конторе егождал Корабельникоff). Он уехал, а Инга осталась. Она сидела там подолгу, не точто в начале, в первые месяцы, когда все еще не хотела верить в смертьНикиты-младшего. Тогда она вообще не появлялась у могилы. Должно быть, простосказала себе: мой сын не мертв, так что же мне делать на кладбище? Потом, когдапришло осознание того, что мальчик никогда больше не вернется, и не разбросаетигрушки по всей комнате, и не будет просить «Лего», стоит им только выбраться вДЛТ…

Нужно проведать мальчика, обязательно проведать. Когда всезакончится и Мариночку опустят в землю.

Но сбыться всем этим, таким естественным, таким горькимжеланиям было не суждено. И все потому, что Никита увидел Джанго.

Джанго, мысль о которой давно смыло волной Мариночкинойсмерти.

И вот теперь, когда прилив сменился отливом, ее сновавыбросило к Никитиным ногам. Будь народу на похоронах чуть-чуть побольше,Джанго наверняка осталась бы незамеченной. Сосредоточься Никита накopaбeльникoffcкoм горе, Джанго наверняка не попала бы в поле его зрения. Нонароду было негусто: кроме Никиты с секретаршей — Джаффаров, три джаффаровскихмальчика из секьюрити, вице-президент компании Леня Васенков, чьим анекдотамМариночка радовалась как ребенок. Была еще пара человек, Никите неизвестных:скорее всего, старые, проверенные временем, корабельникоffские друзья — слицами, далекими от бизнеса. Должно быть, эти лица Корабельникоff приволок изюности, где не было ни пивоваренной компании, ни представительского«Мерседеса», ни ночных рейсов в Мюнхен, а Мариночка еще и на свет не появилась.С такими лицами хорошо пить водку на кухне, ругать исполнительную изаконодательную власть, а в промежутках хором фальшивить под гитару «Надеждымаленький оркестрик под управлением любви».

Окуджаву Никита не очень жаловал: так же, как не жаловалкухонную самодеятельность; смотреть на Корабельникоffа было нестерпимо, наДжаффарова — скучно, на джаффаровских мальчиков — еще скучнее, на весельчакаВасенкова, изо всех сил пытающегося загнать скорбь на лицо, — стыдно. ИНикита сосредоточился на Нонне Багратионовне.

Нонна Багратионовна явилась отдать последний долг покойнойМариночке во всем великолепии поздней зрелости. Никите и в голову не приходило,что она все еще может быть привлекательной. А вот поди ж ты… Каждые пять минутНонна ритуально прикладывала к глазам ритуальный же платочек, при этом грудь еевысоко вздымалась, а плечи вздрагивали. На месте секретарша не стояла, а всевремя перемещалась; незаметно, целомудренно, отходила на шажок или два — иснова возвращалась на исходную позицию. Поначалу смысл этих перемещений былНиките неясен, и только потом он понял: Нонна делает все, чтобы попасть в полезрения Корабельникоffа. Подать, так сказать, товар лицом: вот она я, скорбящая,и платочек при мне.

Да и товар, нужно признать, хоть и был несколько просрочен,но зато хорошо упакован.

Строгое черное платье действительно шло ей: скорее всего,оно уже было опробовано на покойничке-муже, в свое время подло переметнувшегосяк молодухе.

И неизвестно, сколько бы Никита пялился на секретаршу, еслибы из-за ее спины, в сентябрьском расфокусе, не показалось бы такое же черноепятно. Черное пятно двигалось по дорожке: девушка-брюнетка в черных джинсах,черной футболке и такой же черной куртке.

Сердце в груди легонько кольнуло: оно признало девушкураньше, чем ее признал сам Никита.

Джанго.

Это была Джанго, Никита мог бы с легкой душой дать наотсечение любую часть тела: Джанго. Только вот что она делает здесь, накладбище?

Джанго с самым независимым видом проследовала мимо похорон.Еще минута — и она скроется из виду. Ну и черт с ней, в конце-концов, он здесьпо другому поводу. Уйти сейчас было бы верхом неприличия, подумал Никита.Корабельникоff не простит этого, даже если не заметит. Нет, никаких лишнихтелодвижений.

Никаких.

И все-таки телодвижение последовало: одно-единственное.

Никита сдвинулся с места, вплотную приблизился к секретаршеи прошептал ей на ухо:

— Мне нужно отлучиться, Нонна Багратионовна. Этосрочно. И ненадолго…

— Нашли время, молодой человек, — таким же шепотомответила Нонна, пряча губы в носовой платок. — Он не простит вам этого.Даже если не заметит…