Он задержался на мосту. Тишина, не видно ни полиции, нигорротцев. Темные брызги крови уже подсохли на древнем камне. Судя по их обилиюи разлету, выглядит все так, словно таинственный зверь, налетев нанезадачливого агента, с размаху рванул его клыками не хуже, чем мог бы рванутькусок ветчины не жравший неделю бродяга. Вот так. И если ужасаться по всякомуповоду, проще и практичнее сразу приладить петельку на ближайшие ворота.

Обратный путь, как часто бывает, показался не в примердлиннее. Поэтому, когда на Сварога выехал из переулка вдрызг пьяный всадник изблагородных, пустившийся то ли задираться, то ли жаловаться на жизнь, то ли всевместе, Сварог, не особенно размышляя, поймал его за руку, выдернул из седла,без всяких угрызений совести вскочил на коня и помчался к Бараглайскому Холму,слыша, как пьяный шумно ползает по мостовой и орет отчего-то: «Измена!».

Конь оказался свежим, застоявшимся, и Сварог в считанныеминуты пролетел по крутым улочкам, присмотрелся издали к дому Гая – навнутренней лестнице мерцает тусклый светильник, все спокойно, – спрыгнул,хлопнул коня ладонью по крупу, и тот потрусил прочь. Даже если не воссоединитсяс хозяином, бесхозным долго не останется – как-никак столица, цивилизованныйград, где отношение к чужому добру, особенно к тому, что бродит без присмотрапо ночам, насквозь философское.

Направился в дом, стал не спеша подниматься по внутреннейлестнице, скупо, в самую плепорцию для влюбленных, освещенную керосиновойлампой, висевшей на крюке меж вторым и третьим этажами. Наконец-то добралсядомой – вот именно, домой, он давно привык возводить любое временное пристанищев гордое звание дома, тогда становится не так грустно жить, наоборот, бываетчуточку веселее. Мимоходом он подумал, что настоящего-то дома, собственноговоря, философски глядя со всех точек зрения, у него никогда и не было.Нынешний замок, порхавший сейчас где-то за облаками, на эту роль что-то негодится. А вскоре и этот дом придется покинуть. Но развить эту мысль он неуспел – поднялся на площадку, а там на низких перилах сидела Мара в своемнатуральном обличье, закинув ногу на ногу, задумчиво поглаживая лежавшую рядомигрушку из своего богатого арсенала, больше всего напоминавшую морского ежа,бьющегося в падучей.

– Любопытно, где изволит шляться благородный лаур? –поинтересовалась она, не усмотрев на лице Сварога особой озабоченности. –А меж тем добродетель юной девы, несмотря на ее нынешний дурнушечий облик,подвергается постоянной угрозе со стороны творческого люда, так что коленоозначенной девы покрыто мозолями от частого соприкосновения с буйствующейплотью. Однако, смею заметить, к иной плоти дева была бы не в пример более благосклонна,буде плоть таковая недвусмысленно заявила бы свои права способом, недопускающим двойного толкования…

Сварог поднял ее с перил, и какое-то время она молчала – почисто техническим причинам, если только уместно столь сухое определение, когдав твоих объятиях юная женщина, сводящая с ума и необычностью своей, и дикимсочетанием разнообразных противоречий… вот только на шее у тебя и СтраннаяКомпания, и все отсюда проистекающее, а где-то лежит золотая статуя и кровьподсыхает на мосту…

Тонкие пальчики, способные и нежно приласкать, и моментальноотправить в мир иной, скользнули ему под рубаху способом, не допускающимдвойного толкования, но Сварог героически превозмог себя, отстранил ее ираспорядился:

– Доклад по гарнизону.

Она моментально перестроилась, хотя и не всецело:

– Вокруг – тишина. Гарнизон частично отошел ко сну.

– Точнее?

– Хозяин отошел ко сну. Бабкин внучек отошел ко сну. Женабоцмана, по некоторым данным, читает очень вольному топору наставление поморскому делу. Граф Леверлин до сих пор беседует с ее высочеством о придворномэтикете. Одним словом, все при деле. Одна я сторожу, как верный солдат… или какдура.

Сварог усмехнулся. Относительно Делии и Леверлина он и самтретий день питал стойкие подозрения. Вообще-то ее последнего любовника не такдавно убили у нее на глазах… Ну да будем реалистами. Принцессы – своеобразныйнарод. А лучшего способа отвлечься от всех горестей и не сыщется, пожалуй.

– Если милорд соизволит расстелить здесь свой плащ, нетнужды идти в комнаты.

– Ты серьезно или притворяешься? – спросил Сварог,распустив шнурки плаща и сбросив его на пол. Лег, оперся на локоть и усталозажмурился.

– Насчет чего? – Она перестала расстегивать платье.

– Так спокойна и безмятежна…

– А что тебя удивляет? – искренне изумилась Мара, опускаясьрядом. – Согласна, положение не из веселых, но дулом в спину пока что нетычут. Что-нибудь придумаем, ты у нас по этой части мастак…

Сварог покосился на нее. Она закинула голову, опустиладлинные загнутые ресницы, приоткрыла рот – безмятежно ждала поцелуя. Детскийвозраст – это детский возраст. Ребенок ни за что не поверит в собственнуюсмерть – особенно когда вокруг наблюдаются сплошь чужие…

– Возможно, мы завтра уйдем, – сказал Сварог.

– Куда? – Мара мгновенно открыла глаза. Он краткоизложил.

– Гениально! – Мара обхватила его за шею и звонкорасцеловала. – Я всегда верила, что ты у меня великий полководец.

– Может, там и нет хода…

– Должен быть, раз он нам так нужен, – сказалаМара. – Монашеские братства – сплошные кладези секретов, их даже Гаудин опасаетсяраздражать… Вина принести по такому случаю?

– А когда оно мешало? – хмыкнул Сварог. Она гибковыпрямилась, запахивая платье. И тут же неуловимым движением подхватила с перилсвоего стального ежа, замерла, моментально обернувшись готовой к прыжку дикойкошкой. Сварог вскочил, выхватил пистолет. Сам он не слышал ни единогопостороннего звука.

– Идет, – шепнула она. – Один.

Сварог нашел стволом пистолета бесшумно ступавшую вверх полестнице грузноватую фигуру. А мигом позже узнал. Мара тоже. Слегка растеряннопокосилась на Сварога.

Барон Гинкер в строгом темном камзоле, опустив руки по швам,глядя перед собой, поднимался по ступенькам беззвучно, как дым. Что-то с нимбыло не так. Мара отступила на шаг, медленно, без единого лишнего движения,словно перелилась, перетекла в сторону упругая капелька ртути.

Теперь и Сварог понял. Керосиновая лампа светила барону вспину, хоть и тускло, слабо – но от каменных перил легла негустая тень, а вотбарон совершенно не отбрасывал тени. Он поднимался, медленно и бесшумно, прижавруки к бокам, как исправный солдат на смотру, глядя перед собой, вышел наплощадку, теперь их разделяли шесть-семь ступенек лестничного пролета, и Сварогувидел, что барон бледен, как стена, а в правом виске у него чернеет дыра сопаленными краями. Глядя иным, магическим зрением, видел перед собой то жесамое – призрака с простреленным виском. Поднял было пистолет, но тут жевспомнил, что серебро не способно причинить призраку вреда и сам призрак никомуне способен причинить вреда – разве что порой своими речами, но тут уж вина неего, потому что истины, изрекаемые иными призраками, вовсе не ими самимипридуманы…