Ваш друг

Дейв Пелсен

Джонни стоял возле почтового ящика и вертел в руках письмоДейва. Он не верил своим глазам. Последний день уходящего 1975 года выдалсяясный, с морозцем. Из носа у Джонни вырывались струйки пара.

– Ч-черт, – прошептал он. – Ах ты, ч-черт!

Еще до конца не осознав, что произошло, он нагнулся заостальной корреспонденцией. Как всегда почтовый ящик был забит до отказа. Послучайности письмо Дейва торчало уголком наружу.

Обнаружилось сердитое извещение – от него требовали зайтинаконец на почту за бандеролями (ох уж эти бандероли!) Муж бросил меня в 1969году, вот его носки, скажите мне, где он, чтобы я могла вытянуть алименты изэтого подлеца. Мой ребенок умер от асфиксии в прошлом году, вот его погремушка,напишите мне, пожалуйста, попал ли он в рай. Я не успела его окрестить так какмуж был против, и теперь у меня сердце разрывается. Нескончаемая литания.

Господь наградил тебя редкостным даром, Джонни.

Основание: слишком противоречивая фигура, чтобы быть хорошимпреподавателем.

Внезапно им овладела ярость, и он стал лихорадочно выгребатьиз ящика открытки и письма, роняя их на снег. Как и следовала ожидать, головнаяболь начала сгущаться у висков, подобно двум черным тучам, которые иногдасоединялись, замыкая мучительный обруч. По щекам текли слезы, застывая наледенящем холоде прозрачными сосульками.

Он наклонился и стал поднимать оброненные конверты; на одномиз них черным карандашом было жирно выведено: ДЖОНУ СМИТУ ЭКС ТРАСЕНСУ.

Экс трасенс – это я. Руки у него затряслись, и он всевыронил, включая письмо Дейва. Оно спланировало, как опавший лист, иприземлилось среди прочих писем, текстом вверх. Сквозь слезы Джонни разгляделгорящий факел – эмблему школы, а ниже девиз: УЧИТЬСЯ, ПОЗНАВАТЬ, УЧИТЬ.

– Задницу свою учите, мозгляки хреновые! – вырвалось уДжонни. Он опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся письма, подгребаяих к себе варежками. Ныли обмороженные пальцы – напоминание о забрызганномкровью с головы до ног стопроцентном светловолосом американце Фрэнке Додде, въезжающемв вечность на крышке унитаза. Я ПРИЗНАЮСЬ.

Он собрал все письма, и тут до него донесся собственныйголос, повторявший снова и снова, как заезженная пластинка: «Доконаете вы меня,доконаете, оставьте меня в покое, вы меня доконаете, неужели не ясно?»

Он взял себя в руки. Нет, так нельзя. Жизнь не стоит наместе. Что бы ни происходило, жизнь никогда не стоит на месте.

Джонни возвращался в дом, теряясь в догадках, чем он станеттеперь заниматься. Может, что-нибудь само собой подвернется? Как бы то ни было,он последовал завету матери. Если господь возложил на него некую миссию, то онее выполнил. И разве так уж важно, что эта миссия превратила его в камикадзе?Главное, он ее выполнил.

Он заплатил сполна.

Возле бассейна под ярким июньским солнцем сидел в шезлонге юноша,вытянув длинные загорелые ноги, выдававшие в нем футболиста, и медленно читалпо слогам:

– «Вне всяких сомнений, юный Денни Джу… Джунипер… юный ДенниДжунипер был мертв, и надо ду… надо думать, не много нашлось бы на свете людей,которые бы сказали, что он не до… да… до…» Фу, черт, не могу.

– «Не много нашлось бы на свете людей, которые бы сказали,что он недостоин смерти», – закончил Джонни Смит. – Говоря проще, почти любойсогласился бы, что Денни получил по заслугам.

Он поймал на себе взгляд Чака, чье лицо, обычно приветливое,выражало сейчас знакомую гамму чувств: удивление, досаду, смущение и некоторуюподавленность. Чак вздохнул и снова уткнулся в боевик Макса Брэнда.

– «…недостоин смерти. Однако я был сильно уяз… уязв…»

– Уязвлен, – помог Джонни.

– «Однако я был сильно уязвлен тем, что он погиб в тот самыймомент, когда мог одним подвигом искупить свои злоде… деяния. Разумеется, этосразу отр… атр… отр…»

Чак закрыл книгу и улыбнулся Джонни ослепительной улыбкой.

– Может, хватит на сегодня, а? – Это была его короннаяулыбка, которая наверняка опрокидывала навзничь болельщиц со всегоНью-Гэмпшира. – Хотите искупаться? Хотите, по глазам вижу. Вы вон какой худющий– кожа да кости, и то с вас, глядите, пот в три ручья.

Джонни пришлось согласиться, по крайней мере мысленно, чтоего и вправду тянет искупаться. Начало лета юбилейного 1976 года выдалосьнеобычно знойным и душным. Из-за противоположного крыла большого белогоособняка до них доносилось убаюкивающее жужжание машинки, которой вьетнамец НгоФат, садовник, подравнивал лужайку, прозванную Чаком «периной под открытымнебом». Этот звук вызывают желание выпить два стакана холодного лимонада ипогрузиться в дрему.

– Пожалуйста, без иронии по поводу моей худобы, – сказалДжонни. – И потом, мы только начали главу.

– Да, но перед этим мы уже две прочитали.

Подлизывается. Джонни вздохнул. В другое время он бы легкосправился с Чаком, но не сейчас. Сегодня мальчик отважно преодолел путь ктюрьме Эмити – этой дорогой, сквозь засады, расставленные Джоном Шербурном,пробился кровожадный Красный Ястреб, чтобы прикончить Денни Джунипера.

– Ну ладно, только дочитай страницу, – сказал Джонни. – Тызастрял на слове «отравило». Смелее Чак, оно не кусается.

– Хороший вы все-таки человек! – Улыбка стала ещелучезарней. – И без вопросов, идет?

– Посмотрим… может быть, один-два.

Чак нахмурился, но скорее для виду; он понимал, что добилсяпослабления. Он снова открыл роман, на обложке которого был изображен супермен,толкающий плечом дверь салуна, и медленно, запинаясь, до неузнаваемостиизменившимся голосом начал:

– «Разумеется, это сразу отр… отравило мне настроение.Однако еще большее испытание ожидало меня у одр… одра бедного Тома Кейн…Кеньона. Его подстрелили, и он удирал на глазах, когда я…»

– Умирал, – спокойно сказал Джонни. – Контекст, Чак.Вчитывайся в контекст.

– Удирал на глазах, – хмыкнул Чак и продолжал: – «…И онумирал на глазах, когда я по… по… когда я появился».

Джонни почувствовал жалость к Чаку, склонившемуся наддешевым изданием романа «Быстрый как молния», над этим чтением, котороеглотается залпом, а между тем вот он, Чак, с трудом, чуть не по складамразбирает непритязательную, совершенно однозначную прозу Макса Брэнда. Отцу Чака,Роджеру Чатсворту принадлежало все прядильно-ткацкое дело в южном Нью-Гэмпшире,а это было солидное дело. Ему также принадлежал шестнадцатикомнатный дом вДареме с прислугой из пяти человек, включая Нго Фата, посещавшего раз в неделюзанятия в Портсмуте для получения американского гражданства. Чатсворт ездил наподновленном «кадиллаке» модели 1957 года с откидным верхом. Его супруга,обаятельная женщина сорока двух лет, ездила на «мерседесе». У Чака был«корвет». Их семейное состояние исчислялось почти пятью миллионами долларов.