Старое шоссе было почти пустым, но Володя все равно велмашину очень медленно, осторожно, и когда Наташа о чем-то спрашивала, просил неотвлекать его. Она чувствовала, как он волнуется и это ей было приятно. Заокнами дымились призрачные Саяны, вдоль шоссе, по подножию гор, ослепительносверкали заросли незабудок, еще влажные после туманной ночи. У Наташи сталислипаться глаза, она не заметила, как заснула.

Проснулась она от громкого стука и оттого, что машинастояла. Володи рядом не оказалось. Наташа увидела ветровое стекло, залитоеводой. По брезентовой крыше "газика" стучал крупный, частый дождь.Было мрачно и холодно.

- Что случилось? - спросила она, обернувшись к Пантелеевне.- Где Володя?

- Вот, видишь, какая беда, - невнятно забормоталафельдшерица, - колесо прокололось, Володя меняет на запасное.

Наташа открыла дверцу, высунулась, и ее сразу окатило водой.За пеленой ливня она увидела Володю, он сидел на корточках у заднего колеса.

- Не вылезай, простудишься! - крикнул он.-Скоро поедем,ничего страшного.

Наташа послушно спряталась, закрыла дверцу. С волос капало,в летнем платье и тонкой вязаной кофточке было холодно, после неудобного снасильно ныла поясница. Она попросила Пантелеевну передать одеяло. Та долговозилась, наконец протянула ей маленький плед из толстой байки. Наташазакуталась, но все равно ее трясло, то ли от холода, то ли от волнения. Боль впояснице никак не проходила. Накатывала волнами, да такими сильными, чтохотелось застонать.

Володя залез в машину. Он был мокрый насквозь.

- Сейчас передохну немного, погреюсь, и вперед, - сказал ончересчур бодрым голосом, - ты как себя чувствуешь? Ничего?

- Нормально, - так же бодро ответила Наташа, - ты смотри непростудись. Тебе бы сейчас переодеться... Ой, какая же я дура, совершенноничего запасного для тебя не взяла. Там в сумке только мой халат, бельишковсякое. Хочешь, сними гимнастерку, надень халат.

- Ну конечно!

- Тебя все равно никто не видит. Противно ведь в мокром. Ивредно. Ой, дура я какая! Набрала кучу барахла, а о тебе не подумала.

- Ну кто же знал? - улыбнулся Володя. - Ладно, успокойся.Халат тебе самой пригодится. Давай-ка мы, пока стоим, спокойно перекусим. Тыведь набрала целую гору еды. Нина Пантелеевна, вы есть хотите?

- А то! - радостно отозвалась фельдшерица и тут жезашуршала, завозилась. Сумка с продуктами стояла рядом с ней.

- Ну, кому че доставать? Тут вот яички, бутерброды сколбасой, с сыром, она передала им термос с горячим чаем, бумажный пакет сбутербродами и сама принялась громко жевать. - Эй, Наталь, а соль у тебя где?

- Там, посмотрите, баночка из-под валидола.

- Ага, нашла.

Наташа обхватила ладонями раскаленный жестяной стаканчик счаем, поднесла его к губам, но чуть не пролила. Новая волна боли заставиласжаться и стиснуть зубы.

- Что с тобой?- тихо спросил Володя.

- Ничего. Спина почему-то болит. Продуло наверное.

После еды Володе захотелось курить, но при Наташе, взакупоренном салоне, он не мог. А на улице, под ливнем, это было невозможно. Онзнал, что стоять им придется долго. Он не сумеет поменять дырявую покрышку,потому что не домкрата. Придется ждать, когда мимо проедет какая-нибудь машина.Но это произойдет не раньше, чем кончится ливень и подсохнет шоссе. Нормальныйшофер без крайней нужды по мокрому серпантину не поедет, переждет. Стоятьпришлось, даже если бы не полетела по крышка. Другое дело, что потом, когдадождь кончится, может пройти и час, и два, пока появится кто-нибудь на дороге.

- Ты такой мокрый, что даже на меня на текло, - с нервнойусмешкой сообщила Наташа, - я почему-то сижу в луже. Ой, мамочки!

- Докторская-то колбаска хороша,- пропела сзадиПантелеевна,- смотри-ка, тут еще охотничьи сосиски есть, целая коробка. Это,что ли, из офицерского заказа? У нас в продмаге такой радости отродясь небывало.

- Володя! - отчаянно крикнула Наташа. - Очень больно, немогу больше терпеть! Поехали скорей!

- Что, Наташа, где больно? - Володя от неожиданности уронилна пол кусок газеты с яичной скорлупой и резко развернулся.

- Везде... Спина, живот, все болит у меня, будто пополамрежут, - простонала Наташа.

- Эй, ты чего, девка, ты это погоди, нельзя! - испуганнозапричитала Пантелеевна. - Рано тебе, еще недели две, а то и больше.

В ответ Наташа страшно вскрикнула, потом задышала тяжело,часто, и наконец произнесла чужим, сдавленным голосом:

- Подо мной все мокро. Это не от дождя. Я знаю. Это водыотошли.

- Какие воды, Наташа? - шепотом спросил Володя. Он вдругзаметил, как за несколько минут ее лицо осунулось, заострилось, и емупоказалось, что она бредит.

- Какие-какие, - подала голос фельдшерица, - околоплодные,вот какие. Черт бы побрал вас обоих, и зачем только я с вами связалась? Давайуж, ехай, может, успеем? Первые роды все-таки, часов пять у нас есть.

- Не могу я ехать! - крикнул Володя. - Домкрата у меня нет,поняла?!

- Ой, твою ма-ать! Ну и чего теперь?

Дождь все хлестал, барабанил по крыше, брезент просел.Одинокий военный "газик" под черным небом, посреди огромных диких,пронизанных ливнем Саян казался крошечным и легким, как детская игрушка. Порывыветра трясли его, надували мокрый брезент. С одной стороны была пропасть, сдругой подножие горы, и на многие километры ни души вокруг. Пантелеевна,матерясь, вылезла из машины. Володя на руках перенес Наташу на заднее сиденье,кое-как они вдвоем ее уложили, и Володя почувствовал, что изо рта фельдшерицыкрепко разит перегаром.

- Ну говори, что делать? - крикнул он ей в самое ухо.

- Не ори! - огрызнулась Пантелеевна. - Спирт или водка естьу тебя? Для дезинфекции надо!

- Была водка, да ты ее всю вылакала, старая алкоголичка! -тихо и зло прохрипел Володя.

- Кто, я алкоголичка? Я?! Да еще старая?! Ну спасибо, вектебе этих слов не забуду! - Пантелеевна покраснела до слез. - Ну хлебнуланемного, чтоб не простудиться, там и было-то всего в поллитровке на пару глотков.

- Там была полная бутылка! - рявкнул в ответ Володя.

- А тебе жалко, да?

- Дура, что делать, говори? Ты фельдшер! Хоть и пьяная вдым, но все-таки фельдшер. Соображай, пожалуйста, Пантелеевна, миленькая, оченьтебя прошу, помоги!