Пальцы нащупали что-то волглое, похожее на спутанные женскиеволосы. Фон Дорн поднес свечу и застонал от невыносимого разочарования. Внутрилежали связки меха, сгнившего от долгого и небрежного хранения. В другихсундуках было то же – облезлые, никуда не годные соболиные шкурки. Кто-тоспрятал их здесь лет двадцать, а то и тридцать тому назад, да вынуть забыл.Похоже было, что весь царский дворец стоит на куче без толку загубленныхприпасов, никому не нужного гнилья.

Больше ничего примечательного в этот день обнаружено небыло.

Зато в следующий кремлевский караул, 21-го января, Корнелиуссделал удивительное открытие. Галерея вывела его к маленькой двери, взломатькоторую удалось не сразу – грохот разнесся на всё подземелье. По ту сторону ходпродолжился, но из прямого сделался зигзагообразным, причем колена этогодиковинного, неизвестно для какой цели проложенного лабиринта змеились безкакого-либо внятного порядка и смысла. В конце каждого отрезка, на потолке былачерная квадратная дыра. Поначалу капитан не придал значения этим отверстиям,решив, что они проложены для освежения воздуха, но после третьего иличетвертого поворота сверху донеслись приглушенные, но вполне отчетливые голоса.

– Я те харю набок сверну, сучий сын, – утробно рыкнула дыра.– Сейчас вот крикну «слово и дело», будешь знать, как государевы свечиворовать. Много наворовал-то?

– Батюшка Ефрем Силыч, – жалобно откликнулся невидимый вор.– Всего две свечечки-то и взял, псалтирь священную почитать. Не выдавай,Христом-Богом молю!

– Ладно. Завтра полтину принесешь, тогда доносить не стану.И гляди у меня, чтоб в последний раз. Хорош царев стольник.

Подивившись прихотям эфира, способного передавать звуки повоздуховодам, Корнелиус двинулся дальше. В следующем зигзаге потолок тоже оказалсяговорящим.

– «А ежели оный воевода мздоимство не прекратит, заковатьего в железа и доставить в Москву, в Разбойный приказ…» Поспеваешь? Пиши далее:«Еще великий государь сказал и бояре приговорили…» Кто-то диктовал писцуофициальную бумагу, а здесь, под дворцом, было слышно каждое слово.

Не переставая простукивать шпагой пол, Корнелиус ускорилшаг. Некоторые закутки потайного хода молчали, другие переговаривались,смеялись, молились. Слышно было каждое слово, даже сказанное шепотом.

Вот смысл лабиринта и разъяснился: проложен он был вовсе непроизвольно, как Бог на душу положит, а с расчетом – чтоб каждую комнатуцарского дворца снизу можно было прослушивать. Кто придумал эту хитруюконструкцию, Корнелиусу было неведомо, однако так же, как с окороками,венгерским вином и соболями, предусмотрительность не пошла впрок. Судя потолстому слою пыли, скопившемуся на каменном полу, здесь давным-давно никто нелазил, теремных обитателей не подслушивал.

За час блуждания по подземелью фон Дорн наслушался всякого,а в месте, где проход вдруг разделился надвое, сверху раздался голос, откоторого мушкетер остановился, как вкопанный – даже стучать по плитам перестал.

– Вон, снова стукнуло железным, – боязливо произнессипловатый, жирный тенорок. – Слыхал, дурень?

– Как не слыхать, царь-батюшка, ума палатушка, – рассыпалскороговоркой фальцет – таким во дворце говорил только любимый царский шут,горбатый Валтасар. – Это бабка-яга, железна кочерга. Прыг да скок с приступкина шесток. Ух-ух-ух, сейчас наскочит, бока защекочет!

Сам великий государь! Его покои, стало быть, тоже оснащенытайным подслухом. Ну и ну!

– Какая бабка-яга, что ты врешь! Мне верные люди сказывали,уже вторую неделю в тереме то оттуда, то отсюда железом постукивает: бряк дабряк. Так-то страшно! Знаю я кто это, знаю! Это за мной Железный Человекпришел, в сырую землю звать. К батюшке перед смертью тоже так вот приходил.

– Господь с тобой, государь, – ответил шут уже бездурашливости. – Ты бы меньше мамок да шептунов слушал. Какой еще ЖелезныйЧеловек?

– Да уж знаю какой. – Алексей Михайлович ответил шепотом(только всё равно было слышно каждое слово). – Тот самый. Это Воренок вырос инас, Романовых, извести хочет, за свое погубленное малолетство посчитаться. Ктовидел его, нечистого, говорят: лицом белее белого, а грудь вся железная.Страсть-то какая. Господи!

Тут Корнелиус, повернувшись, задел ножнами за камень, и царьвзвизгнул:

– Вот, опять лязгнуло! Господи Боже, неужто мне в могилупора? Пожить бы еще, а, Господи?

Из опасного закута капитан ретировался на цыпочках, решил,что дальше двинется в следующий раз.

Назавтра, когда был в слободе, спросил Адама Вальзера, чтоза Воренок такой и почему царь его боится.

– Это трехлетний сын тушинского царя Лжедмитрия и польскойкрасавицы Марины Мнишек, – объяснил ученый аптекарь. – Чтобы мальчик, когдавырастет, не претендовал на престол, Романовы его повесили. Палач донес малюткудо виселицы завернутым в шубу, продел головкой в петлю и задушил. Многиеговорили, что после такого злодеяния не будет новой династии счастья, мало ктоиз Романовых своей смертью умрет, а закончат они тем же, чем начали – с ихмалолетними чадами злодеи поступят так, как они обошлись с Воренком.Разумеется, суеверие и чушь, но советую вам воспользоваться этой легендой.Когда в следующий раз будете бродить по подземелью, нацепите маску из белойткани. А грудь у вас благодаря кирасе и так железная. Если кто вас и увидит,решит, что вы Железный Человек.

25-го января попасть в подвалы не довелось, потому чтогосударь отправился на богомолье в Новоспасский монастырь и молился там всюночь. По этому случаю матфеевские мушкетеры сторожили не в Кремле, а жгликостры вокруг монастырских стен (ночь выдалась морозной) и после, когда царскийпоезд двигался обратно, стояли цепочкой вдоль Каменной слободы.

За день до этого у Корнелиуса был короткий и не оченьпонятный разговор с Александрой Артамоновной. Он столкнулся с боярышней, когдавыходил от боярина (ездили на Кукуй, к генералу Бауману на именины). Сашенькастояла в приемной горнице, будто дожидалась кого-то. Не Корнелиуса же?

Увидев фон Дорна, вдруг спросила:

– Ты что. Корней, никак прячешься от меня? Или обидела чем?В Сокольники давно не ездили.

От ее прямого, совсем не девичьего взгляда в упор капитанрастерялся и не нашелся, что ответить. Промямлил что-то про службу, про многиенужные дела.

– Ну, смотри, упрашивать не стану, – отрезала Сашенька и,развернувшись, вышла.

Корнелиус так и не понял, чем ее прогневил. При разговорееще был Иван Артамонович – ничего не сказал, только головой покачал.