29-го января фон Дорн двинулся от места, где ход раздваивался,дальше. Время было позднее, ночное, и царского голоса, слава богу, было неслыхать. На всякий случай, для сбережения, капитан последовал совету аптекаря,прикрыл лицо белой тряпкой с дырками для глаз, хотя кого тут, под дворцом онмог повстречать? Разве какого воришку из челяди, кто шастает по заброшеннымпогребам, высматривая, чем поживиться.

По ночному времени в комнатах молчали, лишь из некоторых подслухов, доносилось похрапывание. Тук-тук, тук-тук, стучали ножны по плитам, давсё глухо.

После одного из поворотов сверху вдруг послышалось низкое, спридыханием:

– Любушка мой, ненаглядный, да я для тебя что хочешь… Иди,иди сюда, ночь еще долгая.

Любовная сцена! Такое в скучном царском тереме Корнелиусслышал впервые и навострил уши. Видно, тайные аманты, больше вроде бы некому.Кроме царя с царицей других супругов во дворце нет.

– Погоди, царевна, – ответил мужской голос, знакомый. –Будет миловаться. Еще дело не решили.

Галицкий! Кто еще говорит так переливчато, будто драгоценныекамешки в бархатном кармане перекатывает. Царевна? Это которая же?

– Матфеева не остановить, он вовсе царя подомнет, –продолжил голос. – Я у него много времени провожу, насквозь его, лиса старого,вижу. Он думает, я к дочке его худосочной свататься буду, меня уж почти за зятядержит, не таится. Хочет он царя улестить, чтоб не Федора и не Ивана, а Петранаследником сделал. Мол, сыновья от Милославской хворы и неспособны, анарышкинский волчонок крепок и шустр. На Маслену, как катанье в Коломенскомбудет, хочет Артамошка с государем про это говорить. Ты своего отца знаешь –Матфеев из него веревки вьет. Не сумеем помешать, сама, Сонюшка, знаешь, чтобудет.

Сонюшка? Так Галицкий в опочивальне у царевны Софьи! Ах,ловкач, ах, интриган! Канцлер у него, значит, «Артамошка», а Сашенька«худосочная»? Ну, князь, будет тебе за это.

От возмущения (да и радости, что уж скрывать), фон Дорнзадел железным налокотником о стену, от чего произошел лязг и грохот.

– Что это? – вскинулась Софья. – Будто железо громыхает.Неужто и вправду Железный Человек, про которого девки болтают? Слыхал,Васенька?

– Как не слыхать. – Голос Василия Васильевича сделалсярезок. – Нет никакого Железного Человека. Это кто-то нас с тобой подслушивает.Гремело вон оттуда, где решетка под потолком. Зачем она там?

– Не знаю, Васенька. Во всех комнатах такие. Чтоб воздух незастаивался.

– Сейчас поглядим.

Раздался скрежет, словно по полу волокли скамью или стул,потом оглушительный лязг, и голос князя вдруг стал громче, как если бы Галицкийкричал Корнелиусу прямо в ухо.

– Эге, да тут целый лаз. Труба каменная, вкось и вниз идет.Ну-ка, царевна, кликни жильцов. Пусть разведают, что за чудеса.

В дыре заскрипело, посыпались крошки извести – видно, князьшарил рукой или скреб кинжалом.

– Эй, кто там! Стражу сюда! – донесся издалека властныйголос царевны.

– Погоди, не отворяй, – шепнул Василий Васильевич. – Я черезту дверь уйду… Сапоги дай и пояс. Вон, под лавкой. Прощай, Сонюшка.

Корнелиус медлил, ждал, что будет дальше. Жильцов, то естьдворян из внутренней кремлевской охраны, он не испугался – что они ему сделаютсо второго-то этажа, где царевнины покои?

Загремели каблуки, в опочивальню к Софье вбежали человекпять, если не больше.

– Что даром хлеб едите? – грозно крикнула им царевна. –Государеву дочь извести хотят, через трубу тайную подслушивают. Вот ты, рыжий,полезай туда, поймай мне вора!

Скрип дерева, опасливый бас:

– Царевна, узко тут, темно. И вниз обрывается. А ну какрасшибусь? Софья сказала:

– Выбирай, что тебе больше по нраву. Так то ли расшибешься,то ль нет. А не полезешь, скажу батюшке, чтоб тебя, холопа негодного, повесилиза нерадение. Ну?

– Лезу, царевна, лезу. – Шорох и лязг. – Эх, не выдавай.Владычица Небесная.

В каменной трубе зашумело, завыло, и фон Дорн понял, что спотолка ему на голову сейчас свалится кремлевский жилец. Вот тебе и второйэтаж!

Едва метнулся за угол, как в подземелье загрохотало, и тутже раздался ликующий вопль:

– Живой! Братцы, живой!

Это известие капитана совсем не обрадовало, тем более чтовслед за радостным воплем последовал другой, грозный.

– А ну давай за мной! Не расшибетесь, тут покато!

Забыв об осторожности, мушкетер со всех ног кинулся вобратном направлении. Пока бежал, еледуя всем зигзагам и поворотам, изпроснувшихся подслухов долетали причитания и крики.

Женский, визгливый:

– Тати во дворце! Убивают!!!

Детский, любопытственный:

– Пожар, да? Пожар? Мы все сгорим?

Басисто-начальственный:

– Мушкетерам встать вдоль стен, за окнами смотреть, заподвальными дверьми!

Ай, беда! Теперь из погребов не выберешься – собственныесолдаты и схватят.

Сзади гремели сапогами жильцы, совсем близко. Поймают – надыбе подвесят, чтоб выведать, для кого шпионил. Хуже всего то, что ясно, длякого – матфеевский подручный. То-то враги Артамона Сергеевича, Милославские сГалицким обрадуются!

Бежать в дровяной чулан было нельзя – там у дверцы навернякауже стоят. Делать нечего – повернул от развилки в другую сторону, в узкийпроход, куда прежде не забирался. Терять все равно было нечего.

Сапоги жильцов простучали дальше – и то спасибо. Фон Дорн нацыпочках, придерживая шпагу, двигался в кромешной тьме. Свеча от бега погасла,а снова зажигать было боязно.

Зацепился ногой за камень, с лязгом упал на какие-тоступеньки. Услышали сзади иль нет?

– Ребята! Вон там зашумело! Давай туда!

Услышали!

Корнелиус быстро-быстро, перебирая руками и ногами, сталкарабкаться вверх по темной лестнице. Ход стал еще уже, стены скрежетали поплечам с обеих сторон.

Головой в железной каске капитан стукнулся о камень. Неужтотупик? Нет, просто следующий пролет, надо развернуться.

Миновал еще четырнадцать ступеней – железная дверка.Заперта, а вышибать нет времени.