В то самое время, как старательный бухгалтер несся втаксомоторе, чтобы нарваться на самопишущий костюм, из плацкартного мягкоговагона N 9 киевского поезда, пришедшего в Москву, в числе других вышел пассажирс маленьким фибровым чемоданчиком в руке. Пассажир этот был никто иной, какдядя покойного Берлиоза, Максимилиан Андреевич Поплавский, экономист-плановик,проживающий в Киеве на бывшей Институтской улице. Причиной приезда МаксимилианаАндреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграммаследующего содержания: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших.Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз».

Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним изумнейших людей в Киеве. Но и самого умного человека подобная телеграмма можетпоставить в тупик. Раз человек телеграфирует, что его зарезало, то ясно, чтоего зарезало не насмерть. Но при чем же тогда похороны? Или он очень плох ипредвидит, что умрет? Это возможно, но в высшей степени странна эта точность –откуда он так-таки знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня?Удивительная телеграмма! Однако умные люди на то и умны, чтобы разбираться взапутанных вещах. Очень просто. Произошла ошибка, и депешу передалиисковерканной. Слово «меня», без сомнения, попало сюда из другой телеграммы,вместо слова «Берлиоза», которое приняло вид «Берлиоз» и попало в конецтелеграммы. С такой поправкой смысл телеграммы становился ясен, но, конечно,трагичен.

Когда утих взрыв горя, поразивший супругу МаксимилианаАндреевича, тот немедленно стал собираться в Москву.

Надлежит открыть одну тайну Максимилиана Андреевича. Нетспору, ему было жаль племянника жены, погибшего в расцвете лет. Но, конечно,как человек деловой, он понимал, что никакой особенной надобности в его присутствиина похоронах нету. И тем не менее Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву.В чем же было дело? В одном – в квартире. Квартира в Москве? Это серьезно.Неизвестно почему, но Киев не нравился Максимилиану Андреевичу, и мысль опереезде в Москву настолько точила его в последнее время, что он стал даже худоспать. Его не радовали весенние разливы Днепра, когда, затопляя острова нанизком берегу, вода сливалась с горизонтом. Его не радовал тот потрясающий покрасоте вид, что открывался от подножия памятника князю Владимиру. Его невеселили солнечные пятна, играющие весною на кирпичных дорожках Владимирскойгорки. Ничего этого он не хотел, он хотел одного – переехать в Москву.

Объявления в газетах об обмене квартиры на Институтскойулице в Киеве на меньшую площадь в Москве не давали никакого результата.Желающих не находилось, а если они и находились, то их предложения былинедобросовестны.

Телеграмма потрясла Максимилиана Андреевича. Это был момент,который упустить было бы грешно. Деловые люди знают, что такие моменты неповторяются.

Словом, невзирая ни на какие трудности, нужно было суметьунаследовать квартиру племянника на Садовой. Да, это было сложно, очень сложно,но сложности эти нужно было во что бы то ни стало преодолеть. ОпытныйМаксимилиан Андреевич знал, что для этого первым и непременным шагом долженбыть следующий шаг: нужно во что бы то ни стало, хотя бы временно, прописатьсяв трех комнатах покойного племянника.

В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты,в которой помещалось домоуправление дома N 302-бис по Садовой улице в Москве.

В узенькой комнате, где на стене висел старый плакат,изображавший в нескольких картинках способы оживления утонувших в реке, задеревянным столом в полном одиночестве сидел средних лет небритый человек свстревоженными глазами.

– Могу ли я видеть председателя правления? – вежливоосведомился экономист-плановик, снимая шляпу и ставя свой чемоданчик напорожний стул.

Этот, казалось бы, простенький вопрос почему-то расстроилсидящего, так что он даже изменился в лице. Кося в тревоге глазами, онпробормотал невнятно, что председателя нету.

– Он на квартире у себя? – спросил Поплавский, – у менясрочнейшее дело.

Сидящий ответил опять-таки очень несвязно. Но все-таки можнобыло догадаться, что председателя на квартире нету.

– А когда он будет?

Сидящий ничего не ответил на это и с какою-то тоскойпоглядел в окно.

«Ага!» – сказал сам себе умный Поплавский и осведомился осекретаре.

Странный человек за столом даже побагровел от напряжения исказал невнятно опять-таки, что секретаря тоже нету... когда он придет,неизвестно и... что секретарь болен...

«Ага!..» – сказал себе Поплавский, – но кто-нибудь же есть вправлении?

– Я, – слабым голосом отозвался человек.

– Видите ли, – внушительно заговорил Поплавский, – я являюсьединственным наследником покойного Берлиоза, моего племянника, погибшего, какизвестно, на Патриарших, и я обязан, согласно закону, принять наследство,заключающееся в нашей квартире номер пятьдесят...

– Не в курсе я, товарищ, – тоскливо перебил человек.

– Но, позвольте, – звучным голосом сказал Поплавский, – вычлен правления и обязаны...

И тут в комнату вошел какой-то гражданин. При виде вошедшегосидящий за столом побледнел.

– Член правления Пятнажко? – спросил у сидящего вошедший.

– Я, – чуть слышно ответил тот.

Вошедший что-то прошептал сидящему, и тот, совершеннорасстроенный, поднялся со стула, и через несколько секунд Поплавский осталсяодин в пустой комнате правления.

«Эх, какое осложнение! И нужно ж было, чтоб их всехсразу...» – с досадой думал Поплавский, пересекая асфальтовый двор и спеша вквартиру N 50.

Лишь только экономист-плановик позвонил, дверь открыли, иМаксимилиан Андреевич вошел в полутемную переднюю. Удивило его несколько тообстоятельство, что непонятно было, кто ему открыл: в передней никого не было,кроме громаднейшего черного кота, сидящего на стуле.

Максимилиан Андреевич покашлял, потопал ногами, и когдадверь кабинета открылась, и в переднюю вышел Коровьев, Максимилиан Андреевичпоклонился ему вежливо, но с достоинством, и сказал:

– Моя фамилия Поплавский. Я являюсь дядей...

Не успел он договорить, как Коровьев выхватил из карманагрязный платок, уткнулся в него носом и заплакал.

– ... покойного Берлиоза...