– Ах, ну да, ну да! Дорогой мой! Я открою вам тайну: я вовсене артист, а просто мне хотелось повидать москвичей в массе, а удобнее всегоэто было сделать в театре. Ну вот моя свита, – он кивнул в сторону кота, – иустроила этот сеанс, я же лишь сидел и смотрел на москвичей. Но не меняйтесь влице, а скажите, что же в связи с этим сеансом привело вас ко мне?

– Изволите ли видеть, в числе прочего бумажки слетели спотолка, – буфетчик понизил голос и конфузливо оглянулся, – ну, их все ипохватали. И вот заходит ко мне в буфет молодой человек, дает червонец, я сдачиему восемь с полтиной... Потом другой.

– Тоже молодой человек?

– Нет, пожилой. Третий, четвертый. Я все даю сдачи. Асегодня стал проверять кассу, глядь, а вместо денег – резаная бумага. На стодевять рублей наказали буфет.

– Ай-яй-яй! – воскликнул артист, – да неужели ж они думали,что это настоящие бумажки? Я не допускаю мысли, чтобы они это сделалисознательно.

Буфетчик как-то криво и тоскливо оглянулся, но ничего несказал.

– Неужели мошенники? – тревожно спросил у гостя маг, –неужели среди Москвичей есть мошенники?

В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали всесомнения: да, среди москвичей есть мошенники.

– Это низко! – возмутился Воланд, – вы человек бедный...ведь вы – человек бедный?

Буфетчик втянул голову в плечи, так что стало видно, что ончеловек бедный.

– У вас сколько имеется сбережений?

Вопрос был задан участливым тоном, но все-таки такой вопроснельзя не признать неделикатным. Буфетчик замялся.

– Двести сорок девять тысяч рублей в пяти сберкассах, –отозвался из соседней комнаты треснувший голос, – и дома под полом двестизолотых десяток.

Буфетчик как будто прикипел к своему табурету.

– Ну, конечно, это не сумма, – снисходительно сказал Воландсвоему гостю, – хотя, впрочем, и она, собственно, вам не нужна. Вы когдаумрете?

Тут уж буфетчик возмутился.

– Это никому не известно и никого не касается, – ответил он.

– Ну да, неизвестно, – послышался все тот же дрянной голосиз кабинета, – подумаешь, бином Ньютона! Умрет он через девять месяцев, вфеврале будущего года, от рака печени в клин??ке Первого МГУ, в четвертойпалате.

Буфетчик стал желт лицом.

– Девять месяцев, – задумчиво считал Воланд, – двести сорокдевять тысяч... Это выходит круглым счетом двадцать семь тысяч в месяц?Маловато, но при скромной жизни хватит. Да еще десятки.

– Десятки реализовать не удастся, – ввязался все тот жеголос, леденя сердце буфетчика, – по смерти Андрея Фокича дом немедленносломают и десятки будут отправлены в госбанк.

– Да я и не советовал бы вам ложиться в клинику, – продолжалартист, – какой смысл умирать в палате под стоны и хрип безнадежных больных. Нелучше ли устроить пир на эти двадцать семь тысяч и, приняв яд, переселиться<в другой мир> под звуки струн, окруженным хмельными красавицами и лихимидрузьями?

Буфетчик сидел неподвижно и очень постарел. Темные кольцаокружили его глаза, щеки обвисли и нижняя челюсть отвалилась.

– Впрочем, мы размечтались, – воскликнул хозяин, – к делу.Покажите вашу резаную бумагу.

Буфетчик, волнуясь, вытащил из кармана пачку, развернул ее иостолбенел. В обрывке газеты лежали червонцы.

– Дорогой мой, вы действительно нездоровы, – сказал Воланд,пожимая плечами.

Буфетчик, дико улыбаясь, поднялся с табурета.

– А, – заикаясь, проговорил он, – а если они опять того...

– Гм... – задумался артист, – ну, тогда приходите к намопять. Милости просим! Рад нашему знакомству.

Тут же выскочил из кабинета Коровьев, вцепился в рукубуфетчику, стал ее трясти и упрашивать Андрея Фокича всем, всем передатьпоклоны. Плохо что-либо соображая, буфетчик тронулся в переднюю.

– Гелла, проводи! – кричал Коровьев.

Опять-таки эта рыжая нагая в передней! Буфетчик протиснулсяв дверь, пискнул «до свиданья» и пошел, как пьяный. Пройдя немного вниз, оностановился, сел на ступеньки, вынул пакет, проверил – червонцы были на месте.

Тут из квартиры, выходящей на эту площадку, вышла женщина сзеленой сумкой. Увидев человека, сидящего на ступеньке и тупо глядящего начервонцы, улыбнулась и сказала задумчиво:

– Что за дом у нас такой! И этот с утра пьяный. Стекловыбили опять на лестнице, – всмотревшись повнимательнее в буфетчика, онадобавила: – Э, да у вас, гражданин, червонцев-то куры не клюют. Ты бы со мнойподелился! А?

– Оставь меня, Христа ради, – испугался буфетчик и проворноспрятал деньги. Женщина рассмеялась:

– Да ну тебя к лешему, скаред! Я пошутила, – и пошла вниз.

Буфетчик медленно поднялся, поднял руку, чтобы поправитьшляпу, и убедился, что ее на голове нету. Ужасно ему не хотелось возвращаться,но шляпы было жалко. Немного поколебавшись, он все-таки вернулся и позвонил.

– Что вам еще? – спросила его проклятая Гелла.

– Я шляпочку забыл, – шепнул буфетчик, тыча себя в лысину.Гелла повернулась, буфетчик мысленно плюнул и закрыл глаза. Когда он их открыл,Гелла подавала ему шляпу и шпагу с темной рукоятью.

– Не мое, – шепнул буфетчик, отпихивая шпагу и быстронадевая шляпу.

– Разве вы без шпаги пришли? – удивилась Гелла.

Буфетчик что-то буркнул и быстро пошел вниз. Голове егопочему-то было неудобно и слишком тепло в шляпе; он снял ее и, подпрыгнув отстраха, тихо вскрикнул. В руках у него был бархатный берет с петушьимпотрепанным пером. Буфетчик перекрестился. В то же мгновение берет мяукнул,превратился в черного котенка и, вскочив обратно на голову Андрею Фокичу, всемикогтями вцепился в его лысину. Испустив крик отчаяния, буфетчик кинулся бежатьвниз, а котенок свалился с головы и брызнул вверх по лестнице.

Вырвавшись на воздух, буфетчик рысью побежал к воротам инавсегда покинул чертов дом N 302-бис.

Превосходно известно, что с ним было дальше. Вырвавшись изподворотни, буфетчик диковато оглянулся, как будто что-то ища. Через минуту онбыл на другой стороне улицы в аптеке. Лишь только он произнес слова: «Скажите,пожалуйста...» – как женщина за прилавком воскликнула: