– Выше! – отрывисто ответил Поплавский.

– Покорнейше вас благодарю, гражданин, – так же грустносказал человечек и пошел вверх, а Поплавский поднялся и побежал вниз.

Возникает вопрос, уж не в милицию ли спешил МаксимилианАндреевич жаловаться на разбойников, учинивших над ним дикое насилие среди беладня? Нет, ни в коем случае, это можно сказать уверенно. Войти в милицию исказать, что вот, мол, сейчас кот в очках читал мой паспорт, а потом человек втрико, с ножом... Нет, граждане, Максимилиан Андреевич был действительно умнымчеловеком!

Он был уже внизу и увидел у самой выходной двери дверь,ведущую в какую-то каморку. Стекло в этой двери было выбито. Поплавский спряталпаспорт в карман, оглянулся, надеясь увидеть выброшенные вещи. Но их не было иследа. Поплавский сам удивился, насколько мало его это огорчило. Его занималадругая интересная и соблазнительная мысль – проверить на этом человечке еще разпроклятую квартиру. В самом деле: раз он справлялся о том, где она находится,значит, шел в нее впервые. Стало быть, он сейчас направлялся непосредственно влапы той компании, что засела в квартире N 50. Что-то подсказывало Поплавскому,что человечек этот очень скоро выйдет из квартиры. Ни на какие похороныникакого племянника Максимилиан Андреевич, конечно, уже не собирался, а допоезда в Киев времени было достаточно. Экономист оглянулся и нырнул в каморку.В это время далеко вверху стукнула дверь. «Это он вошел!» – с замиранием сердцаподумал Поплавский. В каморке было прохладно, пахло мышами и сапогами.Максимилиан Андреевич уселся на каком-то деревянном обрубке и решил ждать.Позиция была удобная, из каморки прямо была видна выходная дверь шестогопарадного.

Однако ждать пришлось дольше, чем полагал киевлянин.Лестница все время была почему-то пустынна. Слышно было хорошо, и наконец впятом этаже стукнула дверь. Поплавский замер. Да, его шажки. «Идет вниз».Открылась дверь этажом пониже. Шажки стихли. Женский голос. Голос грустного человека...да, это его голос... Произнес что-то вроде «Оставь, Христа ради...». УхоПоплавского торчало в разбитом стекле. Это ухо уловило женский смех. Быстрые ибойкие шаги вниз; и вот мелькнула спина женщины. Эта женщина с клеенчатойзеленой сумкой в руках вышла из подъезда во двор. А шажки того человечкавозобновились. «Странно, он назад возвращается в квартиру! А не из этой лишайки он сам? Да, возвращается. Вот опять наверху открыли дверь. Ну что же,подождем еще».

На этот раз пришлось ждать недолго. Звуки двери. Шажки.Шажки стихли. Отчаянный крик. Мяуканье кошки. Шажки быстрые, дробные, вниз,вниз, вниз!

Поплавский дождался. Крестясь и что-то бормоча, пролетелпечальный человек, без шляпы, с совершенно безумным лицом, исцарапанной лысинойи в совершенно мокрых штанах. Он начал рвать за ручку выходную дверь, в страхене соображая, куда она открывается – наружу или внутрь, – наконец совладал снею и вылетел на солнце во двор.

Проверка квартиры была произведена; не думая больше ни опокойном племяннике, ни о квартире, содрогаясь при мысли о той опасности,которой он подвергался, Максимилиан Андреевич, шепча только два слова: «Всепонятно! Все понятно!» – выбежал во двор. Через несколько минут троллейбусуносил экономиста-плановика по направлению к Киевскому вокзалу.

С маленьким же человечком, пока экономист сидел в каморкевнизу, приключилась неприятнейшая история. Человечек был буфетчиком в Варьете иназывался Андрей Фокич Соков. Пока шло следствие в Варьете, Андрей Фокичдержался в сторонке от всего происходящего, и замечено было только одно, что онстал еще грустнее, чем был всегда вообще, и, кроме того, что он справлялся укурьера Карпова о том, где остановился приезжий маг.

Итак, расставшись на площадке с экономистом, буфетчикдобрался до пятого этажа и позвонил в квартиру N 50.

Ему открыли немедленно, но буфетчик вздрогнул, попятился ивошел не сразу. Это было понятно. Открыла дверь девица, на которой ничего небыло, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. Наногах, впрочем, были золотые туфельки. Сложением девица отличаласьбезукоризненным, и единственным дефектом ее внешности можно было считатьбагровый шрам на шее.

– Ну что ж, входите, раз звонили! – сказала девица, уставивна буфетчика зеленые распутные глаза.

Андрей Фокич охнул, заморгал глазами и шагнул в переднюю,снимая шляпу. В это время как раз в передней зазвенел телефон. Бесстыжаягорничная, поставив одну ногу на стул, сняла трубку с рычажка и сказала в нее:

– Алло!

Буфетчик не знал, куда девать глаза, переминался с ноги наногу и думал: «Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!» И чтобыспастись от пакости, стал коситься по сторонам.

Вся большая и полутемная передняя была загроможденанеобычными предметами и одеянием. Так, на спинку стула наброшен был траурныйплащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпагас поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли вуглу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогахвисели береты с орлиными перьями.

– Да, – говорила горничная в телефон, – как? Барон Майгель?Слушаю. Да! Господин артист сегодня дома. Да, будет рад вас видеть. Да,гости... Фрак или черный пиджак. Что? К двенадцати ночи. – Закончив разговор,горничная положила трубку и обратилась к буфетчику: – Вам что угодно?

– Мне необходимо видеть гражданина артиста.

– Как? Так-таки его самого?

– Его, – ответил буфетчик печально.

– Спрошу, – сказала, видимо колеблясь, горничная и,приоткрыв дверь в кабинет покойного Берлиоза, доложила: – Рыцарь, тут явилсямаленький человек, который говорит, что ему нужен мессир.

– А пусть войдет, – раздался из кабинета разбитый голосКоровьева.

– Пройдите в гостиную, – сказала девица так просто, какбудто была одета по-человечески, приоткрыла дверь в гостиную, а сама покинулапереднюю.