Войдя туда, куда его пригласили, буфетчик даже про дело своепозабыл, до того его поразило убранство комнаты. Сквозь цветные стекла большихокон (фантазия бесследно пропавшей ювелирши) лился необыкновенный, похожий нацерковный, свет. В старинном громадном камине, несмотря на жаркий весеннийдень, пылали дрова. А жарко между тем нисколько не было в комнате, и даженаоборот, входящего охватывала какая-то погребная сырость. Перед камином натигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, черный котище. Был стол, привзгляде на который богобоязненный буфетчик вздрогнул: стол был покрыт церковнойпарчой. На парчовой скатерти стояло множество бутылок – пузатых, заплесневевшихи пыльных. Между бутылками поблескивало блюдо, и сразу было видно, что этоблюдо из чистого золота. У камина маленький, рыжий, с ножом за поясом, надлинной стальной шпаге жарил куски мяса, и сок капал в огонь, и в дымоходуходил дым. Пахло не только жареным, но еще какими-то крепчайшими духами иладаном, от чего у буфетчика, уже знавшего из газет о гибели Берлиоза и о местеего проживания, мелькнула мысль о том, что уж не служили ли, чего доброго, поБерлиозу церковную панихиду, каковую мысль, впрочем, он тут же отогнал от себя,как заведомо нелепую.

Ошеломленный буфетчик неожиданно услышал тяжелый бас:

– Ну-с, чем я вам могу быть полезен?

Тут буфетчик и обнаружил в тени того, кто был ему нужен.

Черный маг раскинулся на каком-то необъятном диване, низком,с разбросанными на нем подушками. Как показалось буфетчику, на артисте былотолько черное белье и черные же остроносые туфли.

– Я, – горько заговорил буфетчик, – являюсь заведующимбуфетом театра Варьете...

Артист вытянул вперед руку, на пальцах которой сверкаликамни, как бы заграждая уста буфетчику, и заговорил с большим жаром:

– Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае иникогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчерамимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы.Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ейполагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел,как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самоварсырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, такневозможно!

– Я извиняюсь, – заговорил ошеломленный этим внезапнымнападением Андрей Фокич, – я не по этому делу, и осетрина здесь ни при чем.

– То есть как это ни при чем, если она испорчена!

– Осетрину прислали второй свежести, – сообщил буфетчик.

– Голубчик, это вздор!

– Чего вздор?

– Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает толькоодна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то этоозначает, что она тухлая!

– Я извиняюсь, – начал было опять буфетчик, не зная, какотделаться от придирающегося к нему артиста.

– Извинить не могу, – твердо сказал тот.

– Я не по этому делу пришел, – совсем расстраиваясь,проговорил буфетчик.

– Не по этому? – удивился иностранный маг. – А какое же ещедело могло привести вас ко мне? Если память не изменяет мне, из лиц, близких вампо профессии, я знался только с одной маркитанткой, но и то давно, когда васеще не было на свете. Впрочем, я рад. Азазелло! Табурет господину заведующемубуфетом!

Тот, что жарил мясо, повернулся, причем ужаснул буфетчикасвоими клыками, и ловко подал ему один из темных дубовых низеньких табуретов.Других сидений в комнате не было.

Буфетчик вымолвил:

– Покорнейше благодарю, – и опустился на скамеечку. Задняяее ножка тотчас с треском подломилась, и буфетчик, охнув, больно ударился задомоб пол. Падая, он поддел ногой другую скамеечку, стоявшую перед ним, и с нееопрокинул себе на брюки полную чашу красного вина.

Артист воскликнул:

– Ай! Не ушиблись ли вы?

Азазелло помог буфетчику подняться, подал другое сиденье.Полным горя голосом буфетчик отказался от предложения хозяина снять штаны ипросушить их перед огнем и, чувствуя себя невыносимо неудобно в мокром белье иплатье, сел на другую скамеечку с опаской.

– Я люблю сидеть низко, – проговорил артист, – с низкого нетак опасно падать. Да, итак мы остановились на осетрине? Голубчик мой!Свежесть, свежесть и свежесть, вот что должно быть девизом всякого буфетчика.Да вот, не угодно ли отведать...

Тут в багровом свете от камина блеснула перед буфетчикомшпага, и Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил еголимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку.

– Покорнейше... я...

– Нет, нет, попробуйте!

Буфетчик из вежливости положил кусочек в рот и сразу понял,что жует что-то действительно очень свежее и, главное, необыкновенно вкусное.Но, прожевывая душистое, сочное мясо, буфетчик едва не подавился и не упалвторично. Из соседней комнаты вылетела большая темная птица и тихонько заделакрылом лысину буфетчика. Сев на каминную полку рядом с часами, птица оказаласьсовой. «Господи боже мой! – подумал нервный, как все буфетчики, Андрей Фокич, –вот квартирка!»

– Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны предпочитаетев это время дня?

– Покорнейше... я не пью...

– Напрасно! Так не прикажете ли партию в кости? Или выпредпочитаете другие какие-нибудь игры? Домино, карты?

– Не играю, – уже утомленный, отозвался буфетчик.

– Совсем худо, – заключил хозяин, – что-то, воля ваша,недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин,застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидятокружающих. Правда, возможны исключения. Среди лиц, садившихся со мною запиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы! Итак, я слушаю вашедело.

– Вчера вы изволили фокусы делать...

– Я? – воскликнул в изумлении маг, – помилосердствуйте. Мнеэто даже как-то не к лицу!

– Виноват, – сказал опешивший буфетчик, – давать сеансчерной магии...