хотела положить этому конец, знала, что нужно выбираться из воды и бежать, не останавливаясь, до самого Лондона, но Марианна ее проигнорировала. Убежит ли сейчас или уйдет позже, уже не имело значения: она все равно будет страдать.

Но прежде, чем начать страдать, она заберет каждую его частицу, до которой сможет добраться.

Было чертовски холодно. Но держать ее вот так, словно подвешенной в воде, когда между ними больше ничего нет, – это рай.

Она прижималась к нему так, что уже затвердевшее естество сделалось еще тверже.

– Это так приятно, – сказала она. Холодные губы и нос уткнулись ему в шею, она целовала, покусывала и лизала.

– Это твои зубы стучат? – спросил он с недоверием.

– М-м-м… – Она задрожала, просунула между их телами руку, и пальцы сомкнулись на его древке. – О-о-о, ты горячий как печка. – Она так сильно укусила его в шею, что он вздрогнул. – Войдите в меня, ваша светлость. Согрейте.

– Нет, пока не назовешь меня по имени.

Она замерла в его объятиях:

– Я все время называю тебя по имени.

Он двинул бедрами, и его естество в ее кулаке скользнуло вверх и вниз.

– Произнеси его.

Она застонала:

– Ты меня пытаешь.

– Не думай, будто я не заметил: ты никогда его не произносишь.

– Что, ни разу? – Ее рука сжалась крепче, и теперь застонал Сент-Джон. Она попыталась направить его себе между ног, но он шагнул назад и выскользнул из ее хватки.

– О-о-о…

Герцог улыбнулся, услышав досаду в ее голосе.

Она открыла глаза:

– Ты дьявол!

– Не понимаю, почему это так сложно.

До этого путешествия Стонтон позволял называть себя по имени только родственникам и Гаю, как самым близким ему людям. Это имя не для содержанок. Но ведь Марианна не содержанка, хоть никогда и не станет членом его семьи. Она его любовница.

– Марианна, – прошептал он, притягивая ее ближе к себе и, подаваясь бедрами, бесстыдно потерся о ее живот.

– Син, – буркнула она ему в ключицу и тут же укусила.

– Мое настоящее имя.

Ее губы скользнули ниже, она поймала его сосок и слегка куснула. Он сжал зубы – таким острым было наслаждение, – но не сдался.

– Произнеси его.

Она произнесла несколько очень вульгарных слов, и он укоризненно сказал, поцокав языком:

– Какие выражения! Но раз уж ты способна произнести такие слова, наверняка можешь…

– Сент-Джон.

Герцог негромко, торжествующе засмеялся.

– Ну вот. – Он просунул руку ей между ног, довольный, что она тут же открылась ему. – Это было нетрудно, правда?

Марианна сильной, в мозолях рукой опять обхватила его.

– На самом деле очень трудно.

Сент-Джон даже в воде чувствовал, какая она влажная.

– Хочу попробовать тебя на вкус, – пробормотал он ей в висок, поцеловал и ввел в ее тугие ножны палец.

Оба застонали.

– М-м, – промурлыкала Марианна и вздохнула. – О, ваша светлость!

Сент-Джон фыркнул и прохрипел сквозь стиснутые зубы, работая уже обеими руками:

– Какая упрямая…

Она обхватила его ногами за поясницу, подаваясь навстречу.

– Да, Марианна, – произнес он, ощущая, как первая дрожь разрядки прокатывается по ее телу.

Она впилась пальцами в его плечи и закричала. Внутренние мышцы стиснули его пальцы.

Сент-Джон поддерживал ее под ягодицы, пока она спускалась с вершины неземного блаженства, а потом спросил:

– Ты умеешь лежать на спине?

– Не знаю, а должна? – мечтательным голосом отозвалась она.

– Набери в легкие побольше воздуха, ляг на спину и доверься мне.

Она поймала его взгляд потемневшими глазами.

– С удовольствием.

Он чуть присел, чтобы закинуть ее ноги себе на плечи.

Марианна ушла под воду и засмеялась:

– Это сложно.

– У тебя недостаточно жира, чтобы вода поддерживала, – согласился он. – Но я буду тебя держать.

Он опустился ниже, подтянул ее к себе и обдал жарким дыханием.

– О боже! Да, пожалуйста, Сент-Джон, – пробормотала она, когда он прильнул губами к ее лону.

Пожалуй, это было не самое удобное положение. Следовало помнить, чтобы в легких все время оставался воздух, иначе она начинала тонуть. Но что-то волшебное было в том, чтобы так чувственно заниматься любовью при лунном свете.

Сент-Джон неторопливо дразнил ее губами, не спеша, снова и снова подводя к краю, и только потом позволил взлететь в небеса.

Она задрожала и застонала, и тогда он отпустил ее ноги. Марианна открылась ему, и он вонзился в нее глубоко и мощно, заполняя собой. Большие руки надежно удерживали ее под ягодицы.

– Достаточно тепло? – спросил он хрипло, продолжая толчки.

– Еще как, – выдохнула она. – Ты безупречен во всем.

Марианна закрыла глаза, желая сохранить эту ночь в памяти навсегда. Даже сейчас, голая, мокрая, заполненная им до упора, она не могла постичь тот факт, что мужчина, который шепчет ей на ухо не очень-то приличные слова, известен всей Британии как недосягаемый лорд Безупречность.

И принадлежит он ей.

Только она видела его с этой стороны, знала без капли сомнения. Пусть в Лондоне у него есть содержанка, но она знает его как искушенного любовника, который дарит ей драгоценности и возлежит с ней на шелковых простынях.

Она никогда не узнает того, что открылось Марианне: как он ненавидел ее занятия боксом ради куска хлеба, однако относился к этому серьезно и делал все возможное, чтобы она побеждала; как сидел возле ее постели и ухаживал за ней, отказываясь доверить заботу о ней сиделке; как оседлал ее в воде, словно дикое страстное мифическое существо – речной бог потамой[12] – свою наяду, свирепый и свободный от оков светского общества.

Марианна напрягла внутренние мышцы. Его палец задержался на секунду, бедра заходили быстрее, мощнее, и он подвел ее к сокрушительной, совместной кульминации.

Второй раз за этот день ее слезы смешивались с водой, только сейчас от счастья.

Но надолго ли?

Глава 28

Они провели на ферме еще шесть чудесных, дней.

Это были лучшие дни его жизни – признание, будившее его совесть, но не потому, что он стыдился проведенных с Марианной ночей, а потому, что отсутствие Эллиота невольно заставляло думать – с другом что-то случилось.

Хотя до встречи в Меце оставалось еще почти три недели, народ на дорогах все прибывал. К счастью, большинство военных двигались на север и запад, а не на юг и восток, куда ехали циркачи.

Герцог решил ждать Эллиота десять дней. А пока, конечно, сильно тревожился о пропавшем друге, однако это беспокойство не могло лишить дни и ночи волшебства.

Но сегодня наступило девятое утро, и Сент-Джон больше не мог закрывать глаза на правду.

Они завтракали у костра. День обещал быть таким же ясным и