даже не зашнуровав их, снял с крючка сюртук Гая, сунул руку в карман. Друг всегда носил с собой полную серебряную фляжку.

Ночь стояла прохладная, но далеко не такая холодная, как предыдущие, а день был и вовсе по-летнему теплым и солнечным.

Он сел на ступеньки фургона и зашнуровал ботинки.

Иногда, когда ему приходилось заниматься какими-нибудь бытовыми делами, например одеваться, Сент-Джон вдруг замирал и сам собой восхищался: надо же, одевается сам, без помощи камердинера, бреется тоже сам – ну, по большей части, – даже заваривает чай иногда сам…

И еще кое-что изменилось. Люди вокруг него, особенно женщины, не льстят, не жеманятся и не преследуют его. Им совершенно все равно, кто он такой. В этой жизни важно не твое имя или титул, а то, что ты делаешь.

Его внимание привлекло какое-то движение у женского фургона. Мелькнул свет, Сент-Джон инстинктивно отодвинулся в тень. Дверь отворилась, и послышались голоса.

– Нет, буду, – довольно сердито сказала Марианна. Так она говорила, когда ей давали непрошеный совет или указание.

Она спустилась на землю и закрыла дверь. В руках она что-то держала. Одежда? Нет, полотенце. В бриджах и сапогах, но без жилета и шейного платка, она направилась прямиком к речке.

Сент-Джон нахмурился. Эта проклятая упрямица собралась купаться в… он выудил из кармана часы и прищурился… почти час ночи. И в одиночестве.

Она что, не понимает – эта страна кишит опасными людьми, преимущественно мужчинами! Сегодня трое оборванцев подошли к их фургонам. Барнабас дал им немного еды, и они пошли дальше, но герцог понимал: так везти им будет не всегда.

Пусть Марианна и непревзойденная на ринге, но с лихой компанией, вооруженной ножами или пистолетами, ей не справиться.

– Ну до чего же упряма! – пробормотал он, засовывая часы в карман и шагая вслед за ней.

Луна светила достаточно ярко, чтобы видеть тропинку сквозь узкую полосу кустарника, росшего вдоль берега.

Марианна вышла на то же самое место, где они стирали днем. Вода в реке слегка прогрелась за день, но все равно оставалась очень холодной. Сент-Джон убедился в этом лично, искупавшись после того, как женщины ушли.

Она снимала рубашку, когда он показался из-за деревьев.

– Марианна.

Девушка вскрикнула и резко обернулась:

– Что ты здесь делаешь в такой поздний час?

– Не мог уснуть, вышел подышать и увидел, как ты в полном одиночестве идешь к реке. Ты же видела сегодня тех оборванцев. Вряд ли они тут одни!

– Пока меня беспокоит только герцог, который подкрадывается тайком.

– Очень смешно.

– Я могу за себя постоять.

– Голая? В реке?

Она прищурилась и демонстративно стащила рубашку через голову.

Джентльмен бы отвернулся.

Впрочем, Сент-Джон не был в этом уверен.

Кроме того, какая разница, что мог бы сделать некто, кого здесь все равно нет.

Она самодовольно усмехнулась и сбросила сапоги.

Сент-Джон жадным взглядом пожирал ее худощавое мускулистое тело так же похотливо, как могли бы типы, о которых он минуту назад упомянул.

– Присоединишься ко мне? – поддразнила она.

Он уже открыл рот, собираясь сказать, что купался днем, но передумал. Что он за идиот? Женщина зовет его искупаться вместе с ней. И не просто какая-то там женщина, а колючая, боевая, великолепная Марианна. И Сент-Джон начал расстегивать сюртук.

Пока она стягивала бриджи, сердце ее грозило выскочить из груди. Герцог только стиснул зубы и больше никак не отреагировал на обнаженную женщину. Может, следовало оскорбиться на равнодушное выражение его лица, если бы не заметная выпуклость на бриджах.

За время работы в цирке Марианна бессчетное число раз раздевалась на глазах у посторонних, причем не всегда женщин. Служащие-мужчины часто заходили и выходили из гримерки, а раз в неделю она стояла перед толпой воющих, орущих зрителей в тонком муслиновом платье, прилипшем к мокрому от пота телу. Обычно все это ее совершенно не смущало.

Но сейчас это не кто-то посторонний. Это герцог Стонтон.

Как бы сильно ей ни хотелось прикрыться, она заставила себя двигаться непринужденно, бросив единственный взгляд на герцога, отважно направившегося к реке.

Марианна кончиками пальцев попробовала воду и вздрогнула. Она оказалась намного холоднее, чем днем. Сглотнув, девушка осторожно погрузила в воду одну ногу, надеясь, что так быстрее привыкнет. Не помогло.

– Трусишка, – поддразнил ее Сент-Джон. – Так и простоишь тут всю ночь.

Она повернулась, когда он стягивал с себя рубашку. Все остальное было голым.

И твердым.

Марианна не могла оторвать взгляд от его восставшего естества. Нет, память не преувеличивала, он и в самом деле был таким красивым и большим, как ей помнилось.

Он высвободил голову и швырнул рубашку на кучку одежды, а затем подошел к ней.

Глаза его были полуприкрыты, а губы сжались в неприступную линию.

Вероятно, все последующее нельзя назвать поцелуями. Это была дикая схватка, столкновение характеров, битва за превосходство. Марианна все никак не могла прижаться к нему достаточно близко, хотя и забралась на него, словно белка на дерево.

Он оторвался от ее губ, чтобы вздохнуть, но продолжал крепко прижимать ее к груди.

– Я говорил, что не буду тебя домогаться, – произнес он хрипло. – Я лжец и негодяй, не умею держать слово.

Грудь его вздымалась и опускалась с неестественной скоростью, лунный свет серебрил кожу.

– Ты околдовала меня, Марианна. – Он снова завладел ее ртом, но на этот раз нежнее.

Она отдалась его поцелую, как лист, подхваченный мощным потоком.

– Я хочу войти в тебя, – сказал он, целуя ее нос, щеку, лоб. – Идем со мной в воду.

Марианна с намеком повела бедрами в сторону неоспоримого доказательства его желания.

– А как же насчет этого? Я думала, они не любят ледяную воду.

Сент-Джон хохотнул:

– Нам все равно, насколько холодна вода.

Он шлепнул ее по ягодице, и она пискнула, но прежде чем успела возмутиться, он шагнул в воду и не нырнул, а одним долгим плавным движением просто оказался под водой.

Она смотрела, как он плывет, наслаждаясь этим бесподобным зрелищем. Наверное, именно такая красота заставляла древних греков поверить, что боги спускаются с Олимпа и резвятся среди людей.

Сент-Джон вынырнул на поверхность и потряс головой, так что холодные капли заблестели в лунном свете.

– И как водичка? – спросила Марианна.

– Чудесная. Не тяни время.

Она сжала зубы и пошла в воду, не останавливаясь до тех пор, пока они снова не оказались лицом к лицу.

– Ты мне соврал, – упрекнула она. – Вода ледяная.

– Я тебя согрею. – Он потерся носом о ее шею.

– И нос у тебя ледяной, – пробормотала она, поглубже забираясь в его объятия.

Какая-то часть ее сознания