представить. Когда я видел Доминика последний раз, его держали два громилы, твердо намеренных выбить из него плату за услуги. Он посмотрел на меня с такой ненавистью, что мне стало… жутко.

Они лежали молча, держась за руки, и смотрели в потолок, и оба вспоминали человека, который мог быть таким привлекательным, обаятельным и милым, когда хотел, и в то же время таким двуличным и полным ненависти.

Сент-Джон повернулся к ней и слегка сжал руку.

– Но одно хорошее дело он все-таки сделал.

– О?

– Если бы не Стрикленд, я бы никогда не встретил тебя.

Сент-Джон, Марианна и Барнабас, который увязался за ними, заглянули в «Железный шлем», когда там открылся пивной зал, и заняли угловой столик лицом к двери.

Дела тут шли так плохо, что хозяин заведения радовался уже тому, что они раз в час брали пинту пива, хотя и не пили его.

На второй день ожидания Сент-Джон принес колоду карт и научил их играть в пикет.

– И сколько ты теперь мне должен? – поддразнила его Марианна, когда он тасовал карты.

– А то ты не запомнила. – Он прищурился. – Я думаю, ты капитан Шарп[13] и играешь в карты с детства, – упрекнул он, тайно наслаждаясь ее сияющими глазами и восхитительной улыбкой.

– Надеюсь, ты не поддаешься мне, Син?

– Ни в коем случае. Ну, может, совсем чутьчуть.

Марианна взглянула на Фарнема, сидевшего в состоянии отрешенности, как и предыдущие три дня. Вчера он не очнулся, даже когда она задала ему вежливый вопрос насчет еды, чего не делала уже давно.

Фарнем ничего не пил и ни разу не прикоснулся к простым, но сытным блюдам, которые герцог заказывал на обед и ужин.

– Да что с ним такое? – спросил он, когда Барнабас отправился в уборную, впервые пошевелившись за последний час.

Марианна пожала плечами:

– Кто знает? Уверена: что бы это ни было, все так или иначе связано с Домиником.

– Думаешь, если Фарнем не отдаст ему медальон, то не получит обратно свою тетрадь?

– Учитывая, насколько Доминик дорожил этой тетрадкой многие годы, я сильно удивлюсь, если он запросто вернет такую ценную вещь, даже в обмен на медальон. В конце концов, миниатюра ему не особенно и нужна, если он уже знает, кто моя мать. – Она поджала губы. – Нет, между ними происходит еще что-то, в чем Барнабас мне не признался.

– Думаешь, он собирается использовать Фарнема еще в каких-то целях?

– Вполне возможно.

Фарнем вернулся со двора, и все снова погрузились в молчание.

Последние два часа до закрытия они оставались единственными посетителями крохотной пивной. Сент-Джон не обращал внимания на недовольное лицо гарсона, и они сидели там до тех пор, пока последние стулья не поставили на столы.

– Он не придет, – объявил Сент-Джон, и все начали собираться.

Было поздно и темно, но фонари, висевшие на фургоне, позволяли отыскать дорогу обратно на ферму.

Барнабас управлял фургоном, а Сент-Джон и Марианна забрались внутрь.

– Это будут долгие девять дней, – пробормотал Сент-Джон, крепко прижимая к себе и целуя Марианну.

Фургон грохотал по изрытой колесами дороге.

– Да уж, – согласилась она, поднявшись с лавки и оседлав его колени. – У нас есть еще минут десять-одиннадцать в уединении, пока не добрались до лагеря.

– Верно подмечено, – сказал Сент-Джон, решив не терять ни минуты.

Когда они остановились перед старым домом, который объявили своим, предпочитая уединение комфорту ночевки в фургонах, оба тяжело дышали, вспотели, но так и не успели достичь кульминации.

– Черт побери, – пробормотал Сент-Джон, застегивая лиф на платье Марианны и поправляя простенький платок, который она носила на шее. Затем открыл дверь и выпрыгнул наружу, протянув ей руку. – Иди первая, милая. Я помогу Фарнему распрячь лошадей, а когда вернусь, согрею для тебя воду и…

Дверь в дом распахнулась, зловеще заскрипев на старых петлях, и Стонтон резко обернулся.

– Так-так-так. Только посмотрите, кто наконец пожаловал! – На пороге стоял ухмыляющийся Доминик, сжимая в руке пистолет.

Глава 30

– Простите, что так долго добирался до вас, – лениво протянул Доминик. Взглядом ярко-голубых глаз окинул всех по очереди и остановился на герцоге. – Я так и думал, что вы приедете раньше, учитывая, что творится вокруг.

Сент-Джон встал перед Марианной, прикрывая ее собой:

– Как ты нас тут нашел?

Доминик усмехнулся и вышел из дома. За ним последовали Сесиль и Гай в сопровождении четверых мужчин, вооруженных мушкетами, а самой последней шла… Соня, единственная из всех, кто не был связан.

Барнабас издал какой-то глухой звук и прошептал:

– Нет…

Глаза его, полные неверия и ужаса, широко распахнулись.

Соня для приличия приняла смущенный вид, но Доминик только хохотнул.

– Боюсь, что так, старик. Она помогает мне по мелочам уже довольно долго. – Он повернулся к Соне, смотревшей на него с ненавистью. – После того как вы приехали сюда, она забежала в паб и оставила для меня записку. Если это тебя утешит, она была не слишком любезна, но у нее, как и у вас, не было особого выбора.

– Но почему? – спросил Барнабас.

– О, это долгая грязная история, Барни, – сказал Доминик, глядя не на Барнабаса, а на герцога. – Если коротко, твоя любовница обманывала тебя с первого дня вашего знакомства. Она работала на тех же преступников, которые много лет назад отправили тебя в Англию. В тетрадочке, которую я так бережно хранил, на самом деле делал записи не английский таможенный агент, а лично Соня для своих парижских сообщников. На всякий случай, чтобы держать тебя в узде, если ты однажды решишься взбрыкнуть. – Доминик самодовольно улыбнулся. – Но Соня втюрилась в тебя по уши и заявила, будто потеряла ее, поэтому тебе и удалось вырваться из их лап. – Он ухмыльнулся. – И попасть в мои.

– Он украл ее у меня, Барнабе, – проговорила Соня с искренним страданием на лице.

Доминик кивнул:

– Она права. Я на самом деле ее украл. Хотя и задавался вопросом, зачем она хранила такой уличающий документ, если…

– Довольно, – прорезал ночь негромкий голос герцога.

Доминик сжал губы и направился к Сент-Джону.

– Не вы тут решаете, когда будет довольно, ваша светлость. – Он злобно посмотрел на герцога, и ноздри его раздулись. – Решаю я. – Он подошел к фургону и попал в круг света от фонаря.

Марианна потрясенно уставилась на него. Не прошло и года от их последней встречи, но он постарел на десяток лет. Его красивое лицо, когда-то полноватое от обилия хорошей еды и крепких напитков, исхудало, вокруг постоянно улыбающихся губ залегли глубокие морщины. Глаза – все еще цвета летнего неба – стали