лагеря: большую ферму, заросшую сорняками, и примыкавшую к ней речушку.

Землей владела женщина с тремя маленькими детьми. Ее муж, солдат, прошел всю войну, но погиб в результате нелепого несчастного случая во время вспашки одного из полей.

Стонтон хорошо заплатил хозяйке, а она была слишком озабочена своими делами, чтобы интересоваться, почему незнакомцы разбили лагерь позади ее пустых амбаров.

Первые два дня они почти все время спали, и герцог дал хозяйке денег, чтобы она готовила и приносила им еду, а также покупала продукты не только для них, но и для своих детей.

На третий день все достаточно отдохнули, чтобы задуматься, что же делать дальше.

– Подождем здесь Эллиота, – предложил герцог, когда они расселись вокруг костра и приступили к простому, но очень сытному обеду, состоявшему из хрустящего хлеба со свежим сливочным маслом, тушеного мяса и тарта из сушеных яблок.

– Разве ему не пора появиться? – спросила Сесиль, передавая кастрюлю тем, кто хотел добавки.

Сент-Джон уже волновался, но последнее, чего ему хотелось, – это напугать остальных, поэтому солгал:

– Беспокоиться пока рано. У нас полно времени, чтобы добраться до Меца.

Хотя сам он не рассказывал Сесиль, зачем они едут в Мец, но предположил, что это сделала Марианна. Или же Гай, который задерживался возле фургона француженки, даже когда ей не требовалась его помощь. Все уже поняли, что его друг без ума от прекрасной женщины-стрелка, но близки ли они, Стонтон сказать не мог.

Что до него самого, он уже перестал надеяться, что Марианна к нему придет. Он уговаривал себя, что это к лучшему, но ему не хватало убежденности, и с каждым днем он хотел ее все сильнее.

Право же, болван.

– Мы с Сесиль пойдем на речку, постираем кое-что.

Он оторвался от сладострастных мыслей и обнаружил предмет своего вожделения прямо перед собой в одном из ее кошмарных платьев.

– Тебе надо что-нибудь постирать?

– Уверен, мы можем заплатить за стирку мадам Бланше.

– Наверное, но мне нужно чем-нибудь заняться.

Он вскинул брови:

– Ты хочешь сказать, что соскучилась по пробежкам с Доббином?

– Ну, я еще не настолько отчаялась. Мне просто хочется размяться.

Стонтон встал:

– У меня куча грязной одежды. Сейчас все принесу.

– Буду ждать тебя у речки.

Марианне отчаянно хотелось искупаться, но герцог принес грязные вещи к речке и остался там, а у нее не хватало духу попросить его уйти.

Она знала, что ради их общего блага должна оттолкнуть его, но если отказывает себе в телесных удовольствиях, то уж наверное заслужила хотя бы дружеское общение в обмен на воздержанность?

При этих мыслях она принялась энергично лупить по рубашке, которую стирала.

– Ты ее сейчас порвешь, – предупредила стиравшая рядом Сесиль. – Это ведь рубашка его светлости.

Сесиль начала обращаться к обоим мужчинам по их титулам несколько дней назад, и Марианна подозревала, что делает она это нарочно, напоминая не только самой себе, но и подруге, какая пропасть лежит между артистками цирка и этими аристократами.

Она знала, что француженка спала с Гаем те две ночи, когда сама она была с герцогом: об этом ей рассказала сама Сесиль, но та не слышала того короткого познавательного разговора между ближайшим другом герцога и Марианной.

Разговор состоялся утром после волшебной ночи, когда она искала в своем фургоне, где бы спрятать эмалевую шкатулку и медальон.

Гай, до этого находившийся в фургоне мужчин, высунул голову, заметив ее.

– Привет. А что это ты делаешь?

– Это секрет.

– О-о-о, обожаю секреты.

Он усмехнулся так греховно, что в животе ее все затрепетало. Хоть Марианна ничего, кроме веселой снисходительности, к нему не испытывала, она не могла отрицать: он представляет собой великолепный образчик мужчины.

– Что это? – спросил он, устремив острый взгляд на ее руку.

Она было огрызнулась, но решила, что неважно, если он узнает. Что он сделает-то? Украдет медальон и начнет ее шантажировать? Придется ему встать в очередь.

– Кое-что очень для меня важное, – ответила Марианна. – И мне нужно это спрятать.

– От кого?

– Не ваше дело.

Как и следовало ожидать, Гай ухмыльнулся.

– Тоже верно. Что ж, у меня есть отличный тайник.

– Где?

Он отвел ее к фургону Стонтона и показал фальшивое дно, возвышавшееся над полом дюймов на десять-одиннадцать и полностью забитое оружием.

– Боже милостивый! – прошептала Марианна.

– Умно, правда?

Не то слово. В жизни не догадаться, что пол в фургоне вовсе даже и не пол.

– А зачем все эти ружья?

– Это секрет. – Он повторил ее слова, и глаза его заискрились смехом. – Хочешь, чтобы я спрятал твои вещи здесь? Ведь если сюда и залезут грабители, все равно ничего не найдут.

Марианна протянула ему эмалевую шкатулку, и Гай сунул ее внутрь. Она уже собиралась уйти, когда он заметил:

– Может, он и кажется холодным, но на самом деле это совсем не так. Ты способна его ранить. Очень глубоко.

Она сначала хотела сделать вид, что не понимает, о чем речь, но потом опять решила, что лгать нет смысла.

– Боюсь, вы неверно истолковали чувства его светлости ко мне, милорд.

– Я знаю Сина очень давно, и для него это нечто совсем иное.

– Что? Вы пытаетесь мне сказать, что я первая его любовница?

– Нет, любовницы у него были.

– Тогда что?

– Обычно он заводит любовниц из светского общества.

Ей словно залепили пощечину.

– Что ж, не тревожьтесь, я уверена, он очень скоро вернется к женщинам, равным себе. Что для него легкий флирт в дороге?

Марианна резко повернулась, чтобы уйти, но Гай поймал ее за руку.

– Я не это имел в виду.

– А что же тогда, милорд? – Она вырвала руку.

Лорд Карлайл со своим безграничным обаянием редко бывал серьезным. Он быстро стал любимцем среди служащих Фарнема, особенно женщин. И никогда еще Марианна не видела его лицо таким строгим и даже суровым.

– Высокая нравственность Сент-Джона отнюдь не маска, которую он то надевает, то снимает. Он благородный человек до мозга костей. Я знаю его с раннего детства. Унаследовав титул – а он никогда не завидовал старшему брату, – он стал совсем другим. Он перестал быть Сент-Джоном Пауэллом, младшим сыном, которому была уготована церковная стезя… – Гай кивнул Марианне, совершенно потрясенной. – Да-да, церковь. Его будущее было полностью расписано, пока мы, его приятели, все еще попадали в дурацкие школьные переделки. Он полюбил, и полюбил очень сильно, в пятнадцать лет, до того, как от его семьи осталась только половина.

Марианну захлестнули боль и ревность; боль от того, что герцог потерял возлюбленную, ревность – к той неизвестной женщине.

– Я знала, что