не прикасаться, – пробормотал он, на миг оторвавшись от ее губ.

Марианна прижималась к его уже такому дорогому телу, а он целовал ее в щеки, уши, шею – везде, куда мог добраться.

Наслаждаясь ощущениями, она окинула взглядом их новое любовное гнездышко.

Скромная кухня, откуда вынесли все, кроме огромного стола, который, видимо, просто не смогли протащить в дверь.

– Я хочу тебя, – прорычал Сент-Джон ей в ухо, оглядев кухню. Взгляд его остановился на столе, и, развернув спиной к себе, подтолкнул ее туда, потом подхватил под ягодицы и подсадил на стол.

Прежде чем умыться к ужину, Марианна предусмотрительно переоделась в платье.

Сент-Джон задрал на ней юбки, и ноздри его раздулись. Он переводил взгляд с ее обнаженного тела на лицо и обратно.

– Боюсь, это будет не очень цивилизованно.

Прежде чем она успела ответить, он расстегнул бриджи, раздвинул ей колени и вонзился в нее.

Оба застонали.

– О, Марианна… как я по тебе тосковал. – Он замер на мгновение: его естество тем временем пульсировало в ней, и приказал: – Откинься назад! Я хочу все видеть.

Она оперлась на локти, а он задрал юбки еще выше, открывая ее своему взору.

– Да, – произнес Сент-Джон, не отрывая глаз от того места, где вошел в нее, и проникая глубже размеренными толчками. – Такая красивая.

Марианна задрожала, когда он начал поглаживать источник ее наслаждения большим пальцем, искусно подводя ее к одной кульминации, затем ко второй. Тем временем он вонзался в нее все необузданнее, все мощнее, теряя самообладание, а затем отдался своему желанию и излился.

Когда последний спазм сотряс его тело, а потом дыхание пришло в норму, он удовлетворенно вздохнул и улыбнулся ей.

– Ну вот пожалуйста: я опять веду себя как животное.

Она слабо улыбнулась и легла на стол. Он опустил ее юбки, застегнул бриджи и шлепнулся рядом. Ноги их свисали со стола.

– Как ты думаешь, Эллиот нас найдет? – спросила Марианна, придя в себя.

– У меня нет особых причин так считать, но я верю. Эллиот много лет работает на разведку. Он никогда не рассказывал нам, чем занимается, но что бы это ни было, ему иной раз приходится надолго уезжать из страны. Думаю, он знает, как себя обезопасить. И если он опаздывает, на это есть причины, но в конце концов присоединится к нам.

– А когда ты собираешься пойти в трактир?

– Завтра, но тебе не нужно меня сопровождать. Если Доминик появится раньше, я просто пообещаю ему проводить к тебе.

– Нет, я должна быть с тобой.

– Ты уверена? Он может не появиться до назначенного времени, а это означает две недели ожидания.

– Мне все равно больше нечем заняться. Ну во всяком случае, днем.

– Искусительница. – Он негромко рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Я не знаю, что может прийти ему в голову – вдруг устроит засаду возле трактира.

Сент-Джон повернулся к ней и поправил выбившуюся прядку волос. Она не бегала и не тренировалась еще с Лилля, и лицо у нее уже округлилось и сделалось мягче. Это ей шло.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты оказалась в центре событий.

– Я могу то же сказать тебе.

Он взял ее за руку и переплел ее пальцы со своими.

– Какая-то моя часть надеется, что он придет не раньше условленного срока, – призналась Марианна, с надеждой глядя в его глаза.

– И моя тоже. Но потом я вспоминаю Бена, и меня разрывает между эгоистичным желанием обладать тобой и необходимостью скорее увидеть брата.

Они никогда не говорили о человеке, из-за которого все это происходило – его брате, и Марианне совершенно не хотелось затрагивать эту тему. Она надеялась, что Доминик не использует Сент-Джона в своих целях, но особого оптимизма не испытывала.

– Ты не веришь, что он жив, да? – спросил герцог, словно прочитав ее мысли.

– Надеюсь, что жив.

– Но не веришь.

– Я, честно, не знаю.

– Ты зато хорошо знаешь Доминика. Так как ты думаешь?

– Ты его тоже знал.

– О, это было давным-давно.

– Так трудно представить, что вы когда-то были друзьями.

Он едва заметно улыбнулся, но ничего не ответил.

– Что между вами произошло? Это было единственное разногласие или постепенное отдаление?

– И то и другое, хотя… честно говоря, не думаю, что я когда-нибудь ему нравился. Даже в школе.

– Почему ты так говоришь?

Хотя Марианна догадывалась. Сент-Джон во всех отношениях был лучше, а Доминика, несмотря на его самоуверенность и обаяние, грызли ревность и зависть.

– Отец держал его на коротком поводке, когда дело касалось денег, и это его злило. Он считал, что у меня есть все: щедрое денежное содержание, одобрение отца, а после смерти Роберта – титул. Это его терзало. – Он фыркнул. – Впрочем, все это не мешало ему или занимать деньги у меня, или воровать.

Она поморщилась:

– О, Син.

– И не только у меня. Однажды он что-то украл в доме у деда Гая, когда Гай пригласил его к себе на летние каникулы.

– И на этом ваша дружба закончилась?

– Даже тогда нет. Во всяком случае, со мной. Гай перестал с ним общаться после того, как ему пришлось рассказать деду – герцогу! – о случившемся. Хотя род Гая очень древний, они не богаты. Много финансовых проблем возникло из-за его отца, который был… ну, довольно расточительным. Все дети герцога росли у деда и бабушки, и он внушил старшему сыну, что он должен искупать вину отца за страсть к азартным играм. Должно быть, Гаю было очень мучительно признаться, что он привез в их дом вора.

Сент-Джон тяжело вздохнул.

– А я мог позволить ему воровать у меня: понимал, что от меня не убудет. Мне было так стыдно за него, что я решил притворяться, словно ничего не происходит, чтобы не конфликтовать с ним. Теперь мне кажется, что из-за этого он только сильнее меня ненавидел. В конце концов, «человеческой душе свойственно питать ненависть к тем, кому мы нанесли оскорбление».

– Кто это сказал?

– Насколько я помню, философ Тацит. Все закончилось, когда он прислал мне записку из борделя, умоляя помочь ему. – Сент-Джон посмотрел на нее. – Не очень приятная история. Ты уверена, что хочешь об этом услышать?

Марианна кивнула.

– Он отправился в дом девственниц. Не знаю, была девочка, которую он выбрал, девственницей или нет, но это была именно девочка. Он не мог расплатиться и решил, что я оплачу его долг, как делал много раз до этого. Я отказался. Он пришел в бешенство, обвинил меня в морализаторстве, в занудстве, в том, что я ханжа… ну, можешь себе