– Андреевские нумера, – продолжал Охтин, – сами понимаете,еще то местечко! И здесь найдутся матери-опойки, которые не прочь поторговатькрасотой и невинностью своих юных дочерей – если, конечно, допустить, что в нихеще осталась невинность. То есть для Баженова здесь весьма хлебное место. Несомневаюсь, что он вовсю продолжает свою преступную деятельность. То есть япросто уверен в этом, поскольку в городе уже начали появляться картинкивозмутительного содержания. Значит, он уже нашел не только натуру, но исообщников, которые его фотографические снимки печатают и распространяют. Ноесли ворваться в Андреевские нумера вот так просто, с облавой, нахрапом, мы,конечно, ничего не найдем. Там умеют прятать концы в воду! К Баженову и еговозможным сообщникам нужно присмотреться исподволь. И тут очень кстати для насто, что идет перепись и господ переписчиков где только не привыкли видеть.

– А можно… – начал было Шурка, но от волнения у него дажеголос сел. Пришлось прокашляться, прежде чем он смог снова заговорить: – Можномне попасть в ту группу переписчиков, которая в ночлежный дом пойдет?

Охтин и Смольников обменялись мгновенными взглядами. ПотомОхтин как-то странно закашлялся, и Шурка не вдруг понял, что он подавляет смех.

«Не возьмет! Высмеет и…»

– Насколько я понимаю, – сказал Смольников, – ГригорийАлексеевич сам намеревался просить вас об этом. Не так ли, господин Охтин?

– Именно так, – отозвался вышеназванный. – Дело в том, что ясам намерен там появиться под видом переписчика. И рядом со мной должен бытьчеловек, моего доверия достойный. Таковым являетесь вы, АлександрКонстантинович. А если среди нас будет еще и дама, это придаст нашей бригадевид особенно безобидный и заслуживающий снисхождения со стороны ночлежныхобитателей. Сами понимаете, годится для участия в данной акции не всякая особаженского пола, а склонная к риску и смелая. Станислава Станиславовна, насколькоя понял, барышня именно такая.

– Да вы что? – спросил Шурка, бледнея. – Там же, срединочлежников, небось всякие ужасные типы попадаются. А Станислава Станиславовна…она… а вдруг они…

Он запутался в словах и замолк, неловко, мучительно краснея.

– Насчет этого можете не тревожиться, – сказал Смольников. –Самомалейший элемент риска мы постараемся исключить. С вами будет смотрительночлежки, который за вашу безопасность головой отвечает. Ночлежники – публикаотпетая, что верно, то верно, но сесть в тюрьму за просто так никому из нихохоты нет. И, если правду сказать, не стоит видеть в них сборище отъявленныхубийц. В притон мы вас, конечно, не пустили бы. Вы пойдете в обительнесчастных, сбившихся с пути людей, но отнюдь не в разбойничий вертеп.Опять-таки, прошу помнить, вы будете облечены государственным заданием, на васбудет форменная одежда переписчиков, а поднимать руку на чиновников эти господав самом деле остерегаются.

Шурке показалось, что Смольников относится к опасности,которая может угрожать Станиславе Станиславовне, как-то слишком ужповерхностно. Но что он мог сделать? Только сказать:

– Надо бы ее саму спросить, согласна она или нет.

Ну да, у него еще оставалась последняя надежда, чтоСтанислава Станиславовна не пожелает ввязываться в авантюру.

– Готов держать пари, – усмехнулся Охтин, – что сия амазонкане пожелает остаться в стороне!

Шурка был бы и рад в пари ввязаться, да предчувствовал, чтопроиграет.

И правильно предчувствовал!

* * *

Стук в дверь раздался ровно в полночь.

– Что вы здесь делаете? – хмуро спросил Мартин, увидевоткрывшую ему Марину. – Я хотел встретиться с ней один, сам. Дайте войти,уходите!

Он говорил по-русски очень хорошо, даже лучше Андреаса, невставлял то и дело в речь немецкие слова.

– Что ты задумал? – холодно спросила Марина, не трогаясь сместа.

– Не ваше дело. Неважно. Уходите.

– Я никуда не уйду. Уходи лучше ты. Одумайся.

– Уйдите, ну! – срывающимся голосом выкрикнул Мартин исделал шаг в дом.

Марине пришлось посторониться. Не хотелось его слишком ужзлить, а главное, шум нельзя было поднимать.

Она впустила Мартина и прикрыла дверь.

– Если вы сейчас не уйдете, – проговорил Мартин, угрюмонабычась, – я уж точно донесу на вас в русскую полицию.

Нет, парень совершенно ума лишился! До чего же странно онсебя ведет! Марина, правда, видела его только раз, в кафе он производилвпечатление нормального человека. А тут… будто подменили человека! Неужели ивпрямь любовь к Грушеньке лишила его рассудка? У Марины такое не укладывалось вуме. Нет, она, конечно, понимала, что можно голову потерять от любви и страсти,но не к этой же избалованной куколке, кисейной барышне!

– Да ты спятил! – холодно проговорила она. – Донесешь наменя – за что? Я тихо живу, никому не мешаю, все мои старые грехи в полициинаперечет известны. Ты своих товарищей подведешь, а не только меня. Ты об этомподумал?!

– Да что мне о ком-то думать, о ком-то заботиться? – сискренним удивлением спросил Мартин. – Разве обо мне кто-то думает, кто-тозаботится? Да и вам на моих товарищей наплевать, кроме одного из них. Верно?Кроме того, с кем вы на могилах в обнимку валяетесь!

Марина так и кинулась на него, выставив скрюченные когти:

– Ах ты, гад… – И замерла, наткнувшись грудью на дулоревольвера.

– Тише, фрау, – усмехнулся Мартин. – Стойте, а то выстрелю!

– Стойте, Марина Игнатьевна, – испуганно вскричала Грушенька,– вдруг он правда выстрелит!

– Откуда у тебя оружие? – быстро спросила Марина.

Конечно, она испугалась, но только на мгновение. Прийти всебя помогла мысль: если есть револьвер у Мартина, значит, есть и у других. Этохорошо! Оружие беглецам необходимо! Так вот почему Андреас беспокоился толькооб одежде и провизии для себя и своих сотоварищей, но ни разу не заикнулся оборужии.