– Ненадолго, на пару суток. Но ты же помнишь, любовь – этотоже Настоящий свет. В этом мире миллионы Крылатых, у которых теперь неосталось ничего – только вера, что солнце вернется в их мир. Они будут любитьменя, и этой любви… этого света мне хватит, чтобы светить им.

– А если разлюбят? Если забудут, что такое Тьма… и что такоеСвет?

– Тогда я умру, – просто сказал Котенок. – Честное слово,мне этого не хочется.

– Лэну тоже не хотелось.

Котенок замолчал.

– И что, ты теперь полетишь на место их старого солнца? –спросил я.

– Нет, что ты, Данька. Я для этого буду слишком маленький. Ястану летать вокруг этого мира. Стану неправильным солнцем… но это хоть что-то.

– Ты молодец, – сказал я. – Ты хорошо все придумал. Идипитайся.

Где-то над нами прошелестели крылья. Я даже не поднялголову, чтобы посмотреть, Крылатый это или Летящий. Разницы в общем-то нет.

– Чего ты хочешь больше всего, Данька? – неожиданно спросилКотенок.

– Домой.

– Я смогу тебе помочь.

– Да? – Я посмотрел на Котенка. – И как же?

– Когда я стану солнцем, я ничего не забуду, Данька. Но мнебудет уже не до того, чтобы помочь тебе. Это будет казаться мне слишком мелким,маленьким. Извини.

– Да ладно уж. – Я невольно усмехнулся. И вспомнил, какКотенок лежал у меня на руках, умирая от голода. Каким он был маленьким,несчастным. И как я плакал, не зная, как его спасти.

– У меня будет только один миг, – серьезно сказал Котенок.Если он и прочитал мои мысли, то никак этого не выдал. – Миг, когда я уже будуНастоящим волшебником, но еще не забуду нашу дружбу. И смогу исполнить любоетвое желание.

– Можно я скажу его? – тихо-тихо попросил я.

– Дань, это не поможет. Я исполню Настоящее желание. Не то,чего ты попросишь, а то, чего ты хочешь.

Я вновь посмотрел на Лэна. Тьма стерлась с его лица. Онобыло прежним – бледным, спокойным, добрым. Лэн бы меня простил. Только я – неон.

– А чего я хочу, Котенок?

– Многого, – поколебавшись, сказал Котенок. – Чтобы Лэножил, чтобы Настоящий меч вновь был с тобой, чтобы я не уходил, чтобы солнцепоявилось. Но домой, кажется, ты хочешь сильнее всего.

– Тогда иди, – сказал я.

И Котенок, словно ждал этих слов, побежал вниз по винтовойлестнице. Минуту я слышал топот его лапок, потом он стих.

Вот и все. Я погладил Лэна по холодной руке. Я больше небоюсь друзей, даже мертвых. Друзья или предают, или умирают, но в любом случаеони перестают быть друзьями. Лэн, например, умер. Котенок – наоборот.

Я подошел к проломленной стене, посмотрел вниз.Полкилометра, не меньше. Можно взять Лэна на руки, спланировать вниз и тамдожидаться, пока башня рухнет и из-под нее взлетит в небо бывший Котенок. Потомя окажусь дома… а здесь Крылатые будут славить солнышко, с почестями похоронятЛэна, а про меня сочинят красивую легенду. Что я погиб в бою… или, наоборот,предал Свет, решил стать Летящим, был убит Лэном, но и его убил…

Нет, не буду я удирать из башни. И Лэн пусть останется здесь.Когда башня рухнет, она станет ему памятником.

Я долго стоял у пролома, глядя то вниз, то на горы, гдевременами полыхал Черный огонь. Крылатым трудно… но ничего. Сейчас в небепоявится солнце, и Летящие в панике разлетятся. Или окаменеют в полете и осыплютсяна горы черным песком.

Потом башня зашаталась, и я понял, что Солнечный котенокначал превращаться в солнце. И еще вдруг понял, что не окажусь внезапно посредисвоей комнаты. Просто в стене появится Потаенная дверь.

И мне стало легко. Потому что с Настоящим волшебником,который знает твои тайные желания, не поспоришь, и обмануть его не получится.Зато от его подарка можно отказаться. Если хватит смелости.

А я не боюсь.

Со стен падали камни; факелы, горящие черным светом, тухлиодин за другим, словно откуда-то подул невидимый и неощутимый для меня ураган.Башня дрожала, по мрамору пола разбегались косые трещины. С долгим гуломрухнула винтовая лестница, и я слышал, как у земли грохочет обвал, в то времякак верхние пролеты еще падают сквозь башню.

Я сел возле мертвого Лэна и положил руку ему на плечо. Тихосказал:

– Не бойся, я тебя не брошу. Ты же меня не предал.

Снизу накатывал грохот. Я видел, как задрожала Тьма вокруг –снизу, из-под черной выжженной земли, начинал пробиваться Свет. Пелена туч внебе вспыхнула, сгорая, – вспыхнула обычным красным пламенем, и мир мгновеннопревратился из темного в кроваво-красный. Башня начала крениться – медленно,неотвратимо.

– Ты не забыл про меня, Котенок? – закричал я в умирающуюТьму. – Можешь забыть! Я не открою Потаенную дверь!

И в этот миг сквозь пол ударил белый луч. Камни вспенились,исчезая, но когда луч коснулся меня, я не почувствовал боли. Только тепло,вливающееся в тело. Вот он, Настоящий свет…

Словно сто Солнечных котят прижались ко мне, согревая своимтеплом.

Я не думал о том, что делать. Я словно бы знал это.Медленно, чтобы не расплескать ни капельки Света, я лег на пол рядом с Лэном.Положил одну руку ему на лицо, а другую на грудь – туда, куда вонзился мечТьмы. И почувствовал, как Свет течет сквозь меня – в Лэна. А башня всекренилась и кренилась, а рана под моими пальцами затягивалась так медленно…

– Ты чего обнимаешься? – слабо спросил Лэн; в грохоте я едвауслышал его. Но я ждал еще пару секунд, пока он не зашевелился, а последниекапли Света не вошли в него.

И вот тогда я вскочил и закричал, уверенный, что все равноуже поздно…

– Бежим, Лэн!

Я пихнул его к пролому в стене, это было совсем легко,потому что башня наклонилась на сорок пять градусов и продолжала заваливаться.Шагнул следом и, увидев, что Лэн заколебался, не понимая, что происходит, пнулего пониже спины. Потом прыгнул сам, в падении расправляя Крыло.

Башня словно ждала этого мига. Верхние этажи оторвались иплавно полетели вниз, еще в воздухе разваливаясь на отдельные глыбы камня.Потом башня переломилась посередине – там, где я выбил кусок стены. Я видел,как чуть ниже меня расправил Крыло Лэн – на фоне светящейся, вспучивающейсяземли его силуэт был четким, словно нарисованным. А каменный дождь валился нанас, и я понял, что увернуться невозможно.

Только в этот миг земля под нами расступилась, и вверхпоплыло солнце.

Оно совсем не напоминало Котенка. Обычное солнце… нумаленькое, километра два в диаметре, и слишком уж пушистое. Мы падали прямо внего.