Черные камни, из которых была сложена башня, вспыхнули ирассыпались в пыль. А мы прошли сквозь солнце, как две пылинки, пролетевшие сквозьисполинский солнечный зайчик.

Я почувствовал тепло – и только. Ну… еще словно что-тошершавое знакомо лизнуло меня в щеку. Но, может, мне показалось.

Мы опустились на землю километрах в трех от башни. Впрочем,башни уже не было. Только облако пыли, повисшее в воздухе. А в небе горелосолнце, поднимающееся в зенит. Пока еще слишком большое, но я знал – Котенокостановится на такой высоте, чтобы казаться Настоящим солнцем. А потом будеткружить вокруг этого мира. Кружить до тех пор, пока его любят.

Я стоял, глядя на солнце, и плакал. Лэн подошел, складываяКрыло, и нерешительно сказал:

– Данька, нельзя смотреть на солнце…

– Можно, – глотая застрявший в горле комок, прошептал я. –Можно, Лэн. Это наш Котенок.

– Я понял.

Мы долго так стояли, пока солнце не стало совсем-совсемобычным. Для меня, конечно. А Лэн спросил:

– Данька, а что со мной было?

– Нас контузило, – не колеблясь, соврал я. – А Котенок насспас. И стал солнцем для твоего мира.

– Ясно, контузило, – без особой убежденности сказал Лэн.Потрогал порванное на груди Крыло, но ничего не стал спрашивать.

– Теперь у вас будут рассветы и закаты, – сказал я Лэну. – Аночью звезды, это солнца других миров. А еще есть радуга и… и…

Я снова заплакал. Лэн обнял меня за плечи. Спросил:

– Данька, а мне показалось или нет, что последняя Потаеннаядверь в твой мир…

– Была в башне.

– А как же ты теперь?

Я промолчал.

– А Котенок… когда стал солнцем, не мог вернуть тебя домой?

Я снова не ответил.

– Данька… Спасибо.

– Вот еще, – буркнул я, чувствуя, как пустота внутри тает –вся, до конца, заполняясь не то светом, не то теплом. – Словно ты бы по-другомусделал.

– А кто был Настоящим врагом, Данька?

– Не спрашивай, ладно?

– Хорошо. Пойдем?

– Почему пойдем? Полетим.

Я расправил Крыло. Ох и досталось же ему… От горячей землишел ветер, я поймал его, даже не глядя Настоящим зрением. Следом поднялся Лэн.Мы мчались вверх, не сговариваясь, все выше и выше, словно хотели догнатьКотенка, попрощаться или просто поблагодарить – за все. Но когда земляразвернулась под нами цветным ковром – пока еще мрачным, черно-серо-бурым, средкими пятнами темно-зеленой травы, а воздуха не стало хватать, солнце былоеще высоко.

– Теперь все изменится! – крикнул я Лэну, жадно глотаявоздух. – Знаешь, как это красиво – леса, поля, реки, – когда летишь над ними!

– А ты знаешь?

– Я догадываюсь!

Лэн засмеялся. Холодный ветер гладил нас, что-то тихошептал, раскачивал в вышине. И нигде не было Тьмы. Нигде. Я знал, что даже там,куда Солнце-Котенок еще не успел заглянуть, Тьма сменилась простой ночью. ИКрылатые смотрят на звезды, а Летящие прячутся в самые глубокие норы.

– У нас есть Солнце! – крикнул Лэн.

– У нас есть Свет! – подхватил я.

– У нас есть Крылья!

– У нас есть мы!

И снова мы хохотали, планируя к горам – туда, где Крылатыесражались с Летящими. Нам не нужно было сговариваться, куда лететь, – мы зналиэто и так.

Нас ждали.

Маленькая кучка Крылатых стояла на ровном плато, откудаможно было видеть башню. Но смотрели они не на ее руины, и даже не на солнце, ана нас. Я увидел Шоки и обрадовался. Но потом увидел, сколько Крылатых лежат накамнях вокруг, – и вся радость куда-то ушла.

– Вы вернули солнце, – сказал Шоки, когда мы приземлились.Сказал даже не с радостью, а с изумлением.

– Мы все его вернули, – попытался возразить я, но Шоки лишьпокачал головой.

– Что нам делать теперь? – спросил Шоки. Нормально спросил,без издевки, а словно ожидая приказаний.

– Да что хотите, – вмешался Лэн. – Кто хочет, можетнаниматься к торговцам. А кто хочет – просто жить.

Шоки послушно кивнул.

– Многие погибли? – риторически спросил я.

– Особенно среди взрослых, – кивнул Шоки. – Им досталось отЛетящих, прежде чем мы смогли ударить.

– У кого-нибудь еда есть? – спросил Лэн.

Со всех сторон к нам протянулись руки – с остатками полетныхрационов. Крылатые знали, как пьет силы Крыло, и никто не счел вопроснеуместным. Пока мы ели, Шоки рассказывал, как шел бой, как Летящие зажаликолонну взрослых в ущелье, но почти до конца не снимали постов. И лишь когдаони перестали ожидать атаки и расслабились, Крылатые набросились на них иззасады.

– Почти никто не ушел, – с хмурой ненавистью сказал Шоки. –А потом, когда взошло солнце, оставшиеся окаменели прямо в воздухе.

Наверное, нам бы еще многое могли рассказать. Про каждуюминуту боя и про то, как погиб каждый из ребят. Только я это все слушать нехотел. И Лэн, наверное, тоже.

– Мы полетим, – сказал я Шоки. – Ладно?

Шоки запнулся на полуслове и с сожалением спросил:

– Так скоро? У вас еще есть какие-то дела?

– Нет, – вмешался в разговор Лэн. – Но мы ужасно устали.Полетим домой, отдохнуть.

– Конечно, – кивнул Шоки. И, словно осененный неожиданноймыслью, спросил: – А мне можно с вами? Надо сообщить в город, как дела.

Я пожал плечами. Почему бы и нет?

Шоки с видом человека, которому оказали огромную милость,подозвал к себе кого-то из Старших, смутно знакомого мне по единственномувизиту в Клуб.

– Гнат, вы с Алком остаетесь руководить Крылатыми. Я лечу вгород, а вы прочешете окрестности и развалины башни… А где Алк?

Гнат поморщился. Неохотно сказал:

– У него ранили Младшего. Они там, у обрыва.

Шоки, не говоря ни слова, зашагал к обрыву. Мы с Лэномдвинулись следом.

Алка я узнал, он сидел вместе с Шоки за столиком в КлубеСтарших, когда я туда приходил. Наверное, они были друзьями.

При нашем появлении Алк поднял голову и беспомощно,неестественно улыбнулся. Он сидел на корточках, держа на коленях голову совсемеще маленького, лет одиннадцати, мальчишки. Крыло на груди Младшего былопрорвано, и там пузырилась розовая пена.