– Как ты им: «Проша, проводи!» – утирал выступившие отсмеха слезы Максим.

– А Прошка-то, Прошка! – вторила Даша. –Вышел, проводил и вернулся обратно. Голубчик ты мой!

Она чмокнула пса в морду, и голубчик брезгливо отвернулся.

– Что случилось, скажите, а? – просила Олеся,суетясь вокруг.

– Да все в порядке, – ответил Максим. – Номама наша была хороша! Дашка, а что ты с рукописью Боровицкого решила?

– Ничего. Я поняла, что разобраться в ней не смогу. Незнаю, чего хотел от меня Петр Васильевич, но он явно меня переоценил. Все отменя зависящее я сделала, поэтому совесть моя чиста.

– Слушай, так Окунева тоже ни при чем? – вспомнилМаксим. За последними событиями он совсем забыл об утреннем визите Даши впансионат.

Даша покачала головой и рассказала все, что узнала отОкуневой.

Та в ответ на вопросы долго описывала свою жизнь в балете,омраченную кознями завистников и бездарностей, но ни один факт ее биографии несовпадал с историями Боровицкого. Всю жизнь она жила в свое удовольствие, напенсию ушла очень рано и ничем интересным в жизни не занималась. Родиланезаметно сына и не замечала его до тех пор, пока он не начал приводить в домневесток. Вот тогда таланты Виктории Ильиничны развернулись в полной мере – ужчто-что, а делать скандалы из ничего она умела в совершенстве! Однако сынповзрослел, многое понял и отправил мать в дом престарелых.

Виктория Ильинична не ухаживала за больной умирающейстарухой, не делала карьеру вместе с мужем. Да у нее и мужа-то никогда не было!Правда, были многочисленные любовники, и Даша не сомневалась, что ради нихОкунева была бы способна на убийство. Но в последней истории Петр Васильевич писало муже, а не о любовнике, и, значит, бывшая балерина не годилась вподозреваемые.

– И знаешь, Максим, – добавила Даша, – яуверена, что Уденич никто не убивал. Мы с тобой ошиблись.

– Откуда ты знаешь? – вскинулся Максим.

– В пансионате уволили санитарку и охранника. Кто-то избольных, видимо, пожаловался, что ночами их периодически не бывает на своихместах, Раева провела собственное дознание, и оно оказалось вполнеуспешным. – Даша невесело улыбнулась. – Эти двое просто прониклисьдруг к другу теплыми чувствами…

– И развратничали по ночам, – закончил Максим.

– Ну да. Ирина Федотовна, наверное, звукиподозрительные услышала и вышла из палаты. А на улице с ней случился приступ.

– Не знаю… – с сомнением протянул Максим. – Сиделкас охранником запросто могли ее напугать до смерти. Или укол какой-нибудьсделать…

– Могли. Только зачем, Максимушка? Мы с тобой до сихпор не получили никаких подтверждений тому, что в пансионате и вправду убиваютстариков. Так только Ирина Федотовна говорила, но она была… в общем, сампомнишь, я тебе рассказывала. Нездоровой она была. И многое могла придумать.

– А что с зайцем? – вспомнил Максим, немногопомолчав. – Помнишь, с тем, которого нашел сумасшедший старик?

– С зайцем все так просто, что даже грустно, –ответила Даша. – Виктория Ильинична рассказала, что давным-давно какая-тобалерина зло обозвала ее: сказала, что она прыгает по сцене, как заяц. Окуневазапомнила те слова на всю жизнь. Наверное, потому, что они были правдой –балерина-то она была посредственная. Так, общий эшелон. Откуда-то об этом узналБоровицкий и упомянул в разговоре. Она ужасно оскорбилась, прекратила с нимвсякое общение. А потом, когда Красницкая случайно подарила ей безделушку,приняла зайца на свой счет.

– Даш, – подумав, спросил Максим, – а тебе некажется странным, если человек выходит из себя из-за какой-то игрушки?

Даша вздохнула.

– Максим, я кое-что поняла, – ответила она, глядяв окно. – Помнишь, я передавала тебе слова управляющей, что жизнь впансионате – это неправильная жизнь? Так вот я поняла, почему она неправильная.Не потому, что у этих стариков нет семей. Точнее, не только поэтому. Сампосмотри: Окунева всю жизнь помнит, как над ней посмеялись, и впадает в яростьпри малейшем намеке на давний эпизод. Красницкая худшим событием своей жизнисчитает, что давний любовник не узнал ее спустя двадцать лет. А сокровищаАнгела Ивановича – игрушка с отбитым ухом и старая салфетка.

– К чему ты ведешь?

– К тому, что для этих людей каждое мелкое событиераздувается до вселенских масштабов. Убрали рыбок из пруда, и Яковлев,математик, сразу заболел. Мне санитарки сегодня сказали. Для пансионатскихстариков любая мелочь становится таким огромным событием, каким в жизнибольшинства людей может быть рождение детей, смерть родственников или что-тоеще, значимое, действительно важное… А у них стеклянный заяц, напомнивший обоскорблении полувековой давности, или книжки, которые принесли Уденич ееприемные дети… Лишние слова, бестактные фразы, мелкие ссоры – и вот уже готових мир со всеми его страстями. Теперь ты понимаешь, какую бурю там поднял своимпоявлением Боровицкий?

– Да уж… в стакане воды… – пробормотал Максим.

– Но в этом стакане его убили. Причем преступником могстать кто угодно, потому что у каждого нашлась бы тысяча поводов для ненависти.Мы с тобой, мой милый, никогда не выясним, кто на самом деле виновен.

– Но при чем же тут рукописи?

– Не знаю, – пожала плечами Даша. – Я начинаюдумать, что ни при чем. И если убийца – Денисов, то мы тоже никогда его вины недокажем, потому что сегодня утром он просто отказался говорить со мной. Сказалтак злобненько: мол, сначала Боровицкий отнимал время у всех, начиная суправляющей и заканчивая пациентами, а теперь вы на его место пришли. Зыркнулглазами на меня и ушел.

– Ну что ж… – задумчиво пробормотал Максим. –Может быть, все и к лучшему. А что ты сделаешь с историями Боровицкого?

– Больше всего хочется их сжечь, – честнопризналась Даша. – Они меня пугают. Особенно – последняя.

– Вот завтра и займись. Приедешь от учеников и сожгилистки в раковине.

* * *

«Смерть ходит за мной по пятам, но меня она больше непугает. Смерть наконец-то обрела очертания. Не беззубая болезнь, присосавшаясяко мне кровоточащими деснами и вытягивающая мою жизнь по капле, а человек.Человек, чье лицо я вижу каждый день. Человека я не боюсь.

Вот только неплохо было бы закончить мою книгу. Мне не нужнодописывать ее – зачем эта необязательная фиксация на бумаге? Нет, я давнопонял: хорошая книга – это сама жизнь. В ней обязательно должна быть развязка,кульминация событий. Я подготовил все для кульминации, но осуществит ее кто-тодругой. И я даже знаю кто – славная девочка, которая так привязалась ко мне.Она мне нравится. Будет жаль, если она пострадает, но хорошая книга стоит любойчеловеческой жизни.

Поэтому на самом деле я жалею только об одном – что не смогупосмеяться, когда все закончится. И оттого авансом смеюсь сейчас – когда слышушаги за дверью, когда вижу человека, входящего в мою комнату, и чувствую запахсмерти от его руки, в которой зажат нож.