Моя последняя шутка вышла очень удачной».

Назавтра у Олеси поднялась температура, Даша отменила всевизиты и вызвала врача. Выяснилось, что у дочери простуда, и Даша уложила ее вкровать, обставила со всех сторон морсом и велела лежать тихо и думать охорошем, а еще лучше спать. Олеся немножко поканючила, прося книжку, но Дашабыла непреклонна: при температуре никакого чтения! Только отдых голове иглазам. Сама она ушла в зал, достала из коробки листочки рукописи и письмо, ужепотертое на сгибах. Развернула его и пробежала глазами по строкам.

«…Жаль, что обстоятельства сложились таким образом… оченьблизкие люди… закончить начатую мной книгу… Решайте сами, когда Вамостановиться…»

– «С уважением и благодарностью…» – повторила онавслух. – Ну что же, вот и пора остановиться.

Ей было жаль сжигать письмо, и она отложила его в коробку.Потом еще раз просмотрела листочки с историями, словно надеясь, что онинатолкнут ее на какую-то мысль. Мысль не появлялась.

– Черт бы вас не видал, Петр Васильевич! –пробормотала Даша себе под нос. – Не могли вы яснее выразить, что именно яза вас должна была дописать, а? Ну вот такая я глупая! Да, не могу сообразить,и все тут.

Уголок письма белел из коробки. Даша покосилась на него,просмотрела листы снова, хотя помнила все истории наизусть, и нехотя взяла состола новый листочек.

«Лена. Ирина. Диана. Инна. Яна» – вывела она в одномстолбце.

«Роман. Алексей. Егор. Виктор. Антон» – во втором.

И отдельно – «Света». Убитая девушка.

Пару минут Даша без всяких мыслей смотрела на листочек. Изсоседней комнаты раздалось:

– Ма! Иди сюда на секундочку!

Даша поднялась и зашла к дочери.

– Во-первых, мамочка, у меня всего тридцать семь итри! – торжествующе объявила Олеся. – Во-вторых, это значит, что ямогу читать!

– Фиг с тобой, поганка, – сдалась Даша. – Чтотебе дать?

– Дай учебник по истории, первую часть, –попросила Олеся. – Там такая тоска – только во время болезни читать.

– Сознательная ты моя! – похвалила ее Даша и досталаиз школьной сумки потрепанный учебник. – Держи. Только читай недолго!

Она вернулась в зал, уселась на ковер и с отвращениемпосмотрела на свои корявые буквы. Проша в углу поднял голову, вопросительновзглянул на хозяйку, но понял, что прогулки пока не предвидится.

– Лежи-лежи, – посоветовала Даша. – ТебяМаксим утром выводил, так что нечего на меня таращиться.

«А я и не таращусь, – явственно говорила Прошкинаморда. – Кто из нас таращится – еще большой вопрос».

Даша вздохнула и опять перебрала записи Боровицкого. Надовыкинуть его истории – и буквально, и из головы, но что-то не давало ей сделатьэто. У нее было ощущение, словно она прошла мимо ответа, а ответ был прост илежал на поверхности. «Как там говорил Максим… Кто-то мог быть свидетелем преступления.Допустим, Денисов. И он теперь шантажирует убийцу… Господи, бред какой! И причем тут остальные истории?»

Мысль, почти оформившаяся, ускользнула. А ведь она уже такреально представила себе и глуповатую Лену – серьезную, сосредоточенную,плачущую на кухне из-за того, что соседка оказалась стервой. И совсеммолоденькую Ирину, с замершим, бараньим взглядом собирающую подаяние в коробкуот конфет. Умную, пробивную Диану, вытаскивающую себя и своего мужа вотносительно цивилизованную жизнь с хорошим достатком и интересной работой.Инну – сдержанную, строгую, скрывающую бурю эмоций под маской бесстрастности. Идаже маленькую взъерошенную Светочку – вертлявую, истеричную, легко плачущую итак же легко успокаивающуюся. И только один человек оставался тенью с размытымикраями, бумажной фигурой, на которой не было ничего, кроме имени. «Яна».

Даша легла на диван, посмотрела на Прошу и вспомнила, какпознакомилась с Петром Васильевичем, как он рассказывал про свою работу, какони беседовали… В памяти ее мелькали картины: вот они гуляют по парку, вотзаходят в пансионат, вот Боровицкий похлопывает Прошу по спине, и пес веселовиляет хвостом в ответ. В воздухе почудился легкий запах старомодногоодеколона. Деревья наклонялись над скамейками, а по дорожкам бродилибестелесные фигуры. Ирина Федотовна Уденич прошла мимо Даши, строго качаяголовой и подволакивая одну ногу. Яковлев показал издалека золотую рыбку,помахивающую хвостом на его ладони. «Я ни при чем», – улыбнулся он, и Дашасразу ему поверила. Маленькая Красницкая закружилась в танце, и получалось унее гораздо лучше, чем у балерины Окуневой. «Деточка, так ведь и я ни причем», – помахала она тонкой морщинистой ручкой.

«Да, вы все ни при чем, – согласилась Даша, – идаже страшный и ужасный Горгадзе, который на самом деле еще более уязвим, чембольшинство из вас. Но к кому приложить истории, скажите мне? К каждому из васможно прилепить листочек с надписью: история такая-то».

Даша замахала листками и попыталась приложить их то кодному, то к другому. Но люди вокруг нее не давались, разлетались в стороны,таяли в воздухе и проявлялись уже далеко, в самом конце дорожки. В конце концовДаша поняла, что она зря старается, схватила свои листы, ставшие неожиданнотвердыми, и сложила их в воздухе, как веер. Веер закрылся с громким стуком – икто-то громко сказал над ухом:

– Мам, а где моя вторая книжка?

Даша вздрогнула и открыла глаза. Пару секунд смотрела,ничего не понимая, на Олесю, стоявшую над ней с первым томом «Истории» в руках.

– Господи, Олеська, это ты… – пробормотала Даша,протирая глаза. – Ты мне такой сон досмотреть не дала… Что тебе?

– Мам, я второй том найти не могу, – жалобнопротянула Олеся. – Его, наверное, папа взял.

– Сейчас посмотрим.

Даша с трудом поднялась с дивана, всунула ноги в тапочки ипобрела к столу, в котором Максим хранил книжки. «История» оказалась на самомверху.

– О, спасибочки! – обрадовалась Олеся. – Япошла лежать. Да, мам, мне надо таблетку выпить, ты не забыла?

– Выпьешь, выпьешь, – рассеянно покивала Даша,пытаясь уловить то, что явилось ей в полудреме. Но ничего не ловилось. Странноеощущение витало вокруг, но расплывалось в воздухе все быстрей и необратимей.

– Олеся, а зачем тебе второй том? – морщась, какот боли, спросила Даша. – Ты же первый еще не прочитала…

– Да ну, зачем первый целиком читать? Я прочитала тототрывок, который нам задавали, и мне стало интересно, что случилось во Франциипотом. А про то уже во второй книге, понимаешь? Глупость, вообще-то говоря:история одна, а книг две, – добавила Олеся по-взрослому. – Ладно, ма,давай таблетки – я в кровать пошла.

Олеся вышла из комнаты, а Даша осталась стоять на месте. Вголове ее громко прозвенел колокол, и чей-то голос – то ли Боровицкого, то ликого-то похожего – сказал: «Вот видишь, я же говорил». И в долю секунды всесложилось так ясно и просто, что сразу стало очевидно, по-другому и быть немогло, и только казалось странным и нелепым, что все они не разглядели этогораньше.