— Я, блин, не чемодан, — неожиданно резко сказал Димка, —меня нельзя забрать. Или сдать. Слышишь?

— Я твоя мать, — объявила Маргарита дрожащим голосом. — Ятвоя мать и имею полное право…

— Ритуль, — перебил ее Егор, — Димка поедет с тобой, толькоесли сам этого захочет. Я бы на его месте не поехал. Все мы отлично знаем, как…невыносимо жить с тобой рядом. А здесь дед, я… И места много. И в институт ближе.И все такое. Так что я бы не поехал. И прав ты никаких не имеешь. Будь янормальный мужик, а не агрегат для делания денег, я бы давно у тебя Димкузабрал и сам бы его растил. Или дед бы растил, но я не нормальный мужик,поэтому говорить об этом уже поздно. И все, точка. Считай, что мы все обсудили,все твои слезы, сопли и вопли пережили и теперь спокойно пьем чай.

— Жора!.. — начала Маргарита и тяжело задышала. Глаза у нее,как у первоклассной актрисы по команде режиссера, налились слезами, набухли безупречнонакрашенные губы, и она стала похожа на обиженную девочку из песочницы, а не наженщину к шестидесяти годам.

— Стоп! — приказал Егор. — Даже не начинай. Я тебя выставлю,Ритуля. Сейчас у меня нет никакой возможности выслушивать твои концерты. Дед,наливай всем по рюмке чаю, и немедленно начинаем обсуждать картину Гейнсборо,которую написал мой бывший одноклассник Паша Кузнецов. Дед, помнишь ПашуКузнецова?

Димка засопел от облегчения, зашевелился на стуле и дажесделал попытку положить ногу на ногу. Не смог, встал, взял с подставки чайник,налил в чашки кипятку, чувствуя себя хозяином дома, застеснялся и спрятался заЕгора.

— Помню Пашу, — сказал дед чуть дрожащим голосом. — Он и вшколе неплохо рисовал. А когда ты его видел?

Маргарита смотрела на всех по очереди. Слезы высохли, итолько губы кривились презрительно и жалко.

Она ничего не понимала. Совсем ничего. Димка был обузой,тяжелой и никому не нужной ношей, ошибкой, которую она допустила “порассеянности”, как она потом объяснила отцу. Когда Егор стал богатым, Маргаритамоментально сообразила, что с Димкиной помощью из него можно выкачивать намногобольше денег.

“Мальчик растет. Мальчику нужны джинсы, куртки, теннисныеракетки, компьютер и еще много чего.

Неужели ты откажешь собственному брату?!”

Егор давал столько, сколько она просила. И еще, если онапросила еще. И сверх того, если она просила сверх того.

“Он просто купил себе мать и брата”, — подвыпив,рассказывала Маргарита знакомым. И утирала вполне натуральные слезы.

Она не могла позволить себе потерять Димку. Она Давнопривыкла к шальным деньгам, которые тратила исключительно на себя. Джинсы икуртки по секрету от Егора Димке покупал дед. Если Димка станет жить с братом,значит, денег будет намного меньше. В несколько раз меньше. Во много разменьше.

Маргарита готова была завыть, как волчица.

Сейчас ей как никогда нужны деньги.

— Дима! — Она перевела умоляющий взгляд на младшего сына. —Что происходит?! Ты не хочешь вернуться домой?

— Не-а, — заявил Димка из-за Егора. — Не хочу. Прости.

— А Пашка знаменитым стал, — сообщил Егор деду. — На тойнеделе в Манеже выставка открылась. И говорят, Глазунов на него наехал. А этопервый признак: раз Глазунов ругает, значит, хороший художник.

— Ну, не стоит быть таким категоричным, — заметил дед иуселся в свое любимое кресло. И нацепил очки. И сложил руки. И посмотрел зорко.— Я ничего не понимаю в живописи, но реализм Глазунова мне ближе, чем самыйяркий авангард.

— Ты просто консерватор. — Егор отхлебнул чай. — И Глазуновтвой никакой не художник, а просто очень ловкий предприниматель, который началзарабатывать денежки еще тогда, когда их никто не умел зарабатывать! А онивдвоем с Церетели сообразили, как это можно сделать и за решетку не сесть. Зарасхищение социалистической собственности.

— Господи, — простонала Маргарита, как подстреленнаяцаревна-лебедь, — отнять у матери сына и рассуждать о каких-то художниках!..

— Мам, мне двадцать лет, — сказал Димка, — я буду тебезвонить, если хочешь.

Ей вовсе не нужны его звонки. Ей нужны его деньги. Целыекучи денег, которые Егор выдавал на его содержание.

— Есть свежий мармелад и тульские пряники, — объявил дед. —Кто-нибудь хочет? Дима?

— Давай пряники тульские, — решил тот. У него открылсячудовищный аппетит после того, как он перестал принимать болеутоляющее. И ещеон всегда страшно хотел есть, когда нервничал. Сейчас он перенервничал простонеприлично.

— Звонит кто-то, — объявил Егор. — Спроси кто, Димка!

Едва за ним закрылась дверь и шаги удалились по коридору, онбыстро сказал Маргарите:

— Ритуль, если не хочешь неприятностей, закрой рот и уезжай.Я тебе серьезно говорю. С голоду ты не умрешь, если ты этого боишься. Если янайду работу, буду тебе платить, чтобы ты к нам не лезла.

— Что значит — найдешь работу? — спросила опешившаяМаргарита. — Какую работу? У тебя что, нет работы?

— Егор, — сказал Димка, появляясь на пороге. На физиономии унего была идиотская улыбка, какой улыбаются подростки в присутствии красивых ивзрослых женщин. — Это к тебе…

Оттеснив его плечом, на пороге возникла Лидия Шевелева. Вглазах у нее было безумие, а обычно смуглое лицо побледнело.

— Здрасти, — пробормотала она, обращаясь ко всем сразу.

— Что случилось? — спросил Егор, не донеся чашку до рта. Онвдруг очень испугался.

— На той кассете перемонтированная запись нашего с вамителефонного разговора! — выпалила она, сбившись от волнения на более привычное“вы”. — Я вам звонила по поводу интервью с Кольцовым, а вы не давали мнеразрешения. Помните?

— Помню, конечно. — Чашка стукнула о блюдце. Дед снял очки.Димка перестал улыбаться идиотской улыбкой.

— Ну вот. Это тот наш разговор. Я помню его почти дословно.

Она вошла в кухню, села на ближайший стул и потянула с шеишарф.

— Кто это, Жора? — спросила Маргарита, брезгливо еерассматривая.

— Все дело в том, — сказала Лидия, глядя Егору в глаза, —что я тогда записала разговор и отдала кассету Игорю Леонтьеву, чтобы он неподумал, что я что-то там такое сочиняю. — Она взяла со стола его чашку и жадноотпила из нее. — Понимаете? Запись была у Леонтьева. Он отдал ее кому-то, ктосмонтировал, и не нужно никаких подслушивающих устройств.

Все молчали и смотрели на нее.

— Вы должны найти человека, который нанял Леонтьева, —заявила Лидия. — Только и всего.