– Хорошая версия, – Зубов улыбнулся и опять закашлялся. –Ну, а что думает ваша умница Герда?

– Она считает, что Радел состоит в тайной нацистскойорганизации. Много лет назад я будто бы наступил им на хвост, и теперь они меняпреследуют, мстят.

– Тоже неплохо.

– Вы так и не ответили, есть у вас какой-нибудь план, –мягко напомнил Данилов.

– Прежде всего, я хочу добыть информацию о Раделе.

– Это вряд ли возможно. Вам здесь ее никто не даст.

– У меня есть знакомые в Российском консульстве в Берлине.Радел бывал в России, значит, делал визу. Я уже отправил запрос по Интернетусегодня утром из гостиницы. Могу я воспользоваться вашим компьютером?

– Да, конечно. Вы думаете, уже пришел ответ?

– Надеюсь.

Зубов уселся за стол, включил компьютер. Данилов принялсялистать толстую потрепанную записную книжку. Пожелтевшие страницы выпадали,многие записи почти стерлись. Но даже если бы они остались четкими, все равноникто, кроме Данилова, не сумел бы разобраться в путанице букв, цифр, значков ирисунков.

Много лет назад, после ухода в отставку, Данилов сталзаниматься историей Второй мировой войны. Его интересовали философские ипсихологические истоки русского коммунизма и немецкого фашизма. Он принялсяизучать оккультные общества и секты, способы манипуляции массовым сознанием,феномен ритуального мышления. В записной книжке хранились имена людей, которыечто-то знали об этом и могли рассказать.

Сотрудники спецслужб, полицейские. Священники, католические,протестантские, православные. Буддистские ламы. Африканские и эскимосскиешаманы. Служители культа вуду из Бенина. Колдуны с Ямайки. Телевизионныепроповедники из Техаса и Алабамы. Несколько знаменитых парижских и берлинскихгадалок. Раввин из Иерусалима, бывший узник Освенцима. Психиатры, журналисты,актеры, моряки, архивисты, археологи, музейщики. Он искал их специально илизнакомился случайно. Иногда они сами находили его. Например, некто ЭммануилХот, немец, специалист по семиотике.

Лет пятнадцать назад Хот написал Данилову длинное письмо,рассказал, что слушал его лекции в Сорбонне, читал статьи. Хота заинтересовалаидея Данилова о влиянии древних культовых символов на подсознание современногочеловека. Некоторое время они переписывались, наконец встретились в Амстердаме.Встреча эта оказалась единственной. После нее Данилов прекратил общение сХотом, не отвечал на письма.

Пока мама была жива, она старалась оградить его от всего,что связано со странным открытием деда. Многие годы она внушала ему, что дедбыл только врачом, очень талантливым хирургом. Но не более. МихаилуВладимировичу Свешникову удавалось спасать самых безнадежных больных, поэтомувокруг его имени возникали легенды. Миф об эликсире молодости – один из самыхдревних и заманчивых мифов. Людям трудно от него отказаться, им хочется веритьв чудо.

На досуге дедушка резал крыс, кроликов и морских свинок,изучал работу мозга, желез, обнаружил много всего интересного, однако ничего несумел довести до конца. Так сложилась жизнь.

– Если кто-нибудь скажет тебе, что твой дед изобрел эликсирмолодости, считай, что ты говоришь с сумасшедшим. Кто бы он ни был, что бы нипредлагал, держись от него подальше.

Специалист по семиотике Эммануил Хот оказался именно такимсумасшедшим.

Данилов бережно перевернул очередную пожелтевшую страницу,на которой был записан почтовый адрес Хота и напротив имени нарисован анк,древний египетский крест с петлей.

Обычными крестиками Данилов помечал имена людей, которых ужене было на свете. Анк обозначал тех, с кем он больше не хотел иметь дела.

Москва, 1918

Кудияров лег в госпиталь на следующий день. Официальнымдиагнозом было обострение панкреатита. На главного врача Смирнова это произвелосильное впечатление. Люди уровня Кудиярова теперь уж не попадали в лечебницыдля рядовых граждан, у них имелась своя, закрытая Солдатенковская больница, гдебыло совсем другое обслуживание, питание, лечение.

Разумеется, Григорию Всеволодовичу предоставили отдельнуюудобную палату. Смирнов распорядился белье менять каждый день и доставлятьгорячую еду в кастрюльках, из специальной столовой, где сам он питался.

Фельдшерица Аграфена Чирик, высокая коренастая барышнясорока с лишним лет, не уходила домой из больницы сутками. Ее магнитом тянуло кпалате Кудиярова. Лицо ее, широкое, белое от пудры, как театральная маска, стемными дугами бровей и алой полоской помады, то и дело маячило в дверномпроеме. Она умоляла Михаила Владимировича поручить ей все процедуры иогорчалась до слез, когда помощь ее не требовалась.

– Гриша, ты утомляешь глаза, давай я буду читать тебе вслух.

– Не стоит, Груша. Я сам.

Читал он много, но вовсе не труды Маркса и Ленина, не газеты«Правда», «Известия», «Вестник чекиста». На тумбочке у кровати лежалиистрепанные тонкие книжки в серых бумажных обложках, номера эзотерическогоальманаха «Оттуда» за 1914 год. Солидный том «Энциклопедии оккультизма»Григория Мебеса, 1912 года издания. А также брошюры разных неизвестных авторов:«Практическая магия», «Камень твердыни света», «Космос, градус, эрос».

Аграфена Чирик замирала у стены, скрестив на высокой грудируки, трагически шмыгала носом.

– Гриша, тут дышать нечем, я открою окно.

– Хорошо, открой.

– Гриша, тебя просквозит, я закрою окно.

– Закрой.

– Гриша, я связала тебе носки. Почему ты их не надеваешь?Они валяются под кроватью. Ты хотя бы примерь.

– Примерял. Шерсть колючая. Ноги чешутся.

– Какой ты капризный, Гриша. Изволь, я свяжу другие, изсамой мягкой кроличьей шерсти, у меня как раз осталось несколько клубочков.

– Ладно, свяжи.

– Ты будешь их носить? Обещаешь?

– Обещаю. Буду носить.

– Гриша, ты совсем зарос, позволь, я побрею тебя.

– Груша, дорогая моя, милая Груша, я могу побриться сам, –сквозь зубы рычал Кудияров.

– Гриша, как ты жесток. Ты вовсе не любишь меня, я ради тебяпожертвовала всем, и вот благодарность! – шептала Аграфена, и слезы текли понапудренным щекам, оставляя розовые дорожки.

– Груша, клянусь, я очень тебе благодарен.

– Правда? Гриша, нет, я все-таки побрею тебя, подстригуногти. Взобью подушку, подам судно.