Северное море, 2007

Шторм не начался, наоборот, волны стихли, только слегкапокачивали яхту. Соня так промерзла на палубе, что стала плохо соображать ипочти не могла говорить, зубы стучали. Но что-то мешало ей попросить разрешениявернуться в каюту. Да, наверное, именно это и мешало – что надо проситьразрешения. Она не сомневалась: Хот не позволит ей уйти, и тогда придетсяиспытать очередное унижение. Почувствовать свою абсолютную несвободу.

– Тепло ли вам в этих замечательных унтах? – спросил онучастливо.

– Не люблю чужую обувь. Объясните, кому и зачем понадобилисьмои сапоги?

– Как это – кому? Полиции Зюльт-Оста. Иначе они, бедняги,просто вывихнули бы мозги. Но им повезло. Каждый раз, приходя в лабораторию, выпереобуваетесь, ставите сапоги в шкафчик. Он металлический и, к счастью,оказался несгораемым. Все остальное сгорело дотла. Мне грустно говорить вамэто, но вы тоже сгорели, Софи.

Если бы не холод, Соня могла бы сейчас вскрикнуть,заплакать, потерять сознание. Она подумала о маме, о дедушке. Сердце больносжалось. Хот с любопытством вглядывался в ее глаза, как будто хотел проникнутьв самую глубину души.

Холод действовал как хорошая анестезия. Ни один мускул недрогнул. Она выдержала взгляд и спокойно произнесла:

– Но что-то должно было остаться от тела.

– Конечно, осталось. Обгорели только кожные покровы. Волосы,лицо, руки. Нельзя опознать, восстановить отпечатки пальцев.

– Вы убили кого-то ради этого?

– Пришлось пожертвовать судомойкой. У нее оказались подходящиефизические параметры. Особь женского пола, рост сто шестьдесят пятьсантиметров, вес пятьдесят килограмм, двадцать семь лет, белая. Не огорчайтесь,бедняжка ничего не почувствовала. Кохобы легко умирают. Смерть для них подвиг,вершина великого служения. Они сразу попадают в свой кохобский рай. Там хорошо,поверьте.

– Должна быть экспертиза, конечно, на это уйдет многовремени, но рано или поздно подлог обнаружится, – произнесла Соня, почти неузнавая собственного голоса.

– Разумеется, как же без экспертизы? Тело перевезут вГамбург, в Институт судебной медицины. Гудрун работает там, она опытный,квалифицированный патологоанатом. Обязательно будет направлен запрос в Россию.Ответ придет, но не скоро. Бюрократическая волокита, оформление множества ненужныхбумажек. Примерно через полгода эксперты получат данные. Они окончательноподтвердят вашу трагическую нелепую гибель, в которой, впрочем, и сейчас уженикто не сомневается.

«Он блефует. Этого не может быть, – подумала Соня, – дедушкани за что не поверит. И Зубов, и Кольт. Они станут искать меня».

Хот опять сверлил ее взглядом, она вовсе не была уверена,что он не способен читать мысли, и спросила первое, что пришло в голову, лишьбы не молчать.

– Кто же теперь здесь у вас моет посуду?

Хот засмеялся и одобрительно похлопал Соню по плечу.

– Посуду давно уж моет машина. Удивительно, Софи, как легко,как естественно вы прошли инициацию. Впрочем, я с самого начала верил в вас.

– Инициацию? Но ведь не было никакого ритуала. Я уснула ипроснулась.

– Вы умерли и воскресли. Вы видели свое лицо в зеркале?Заметили перемены? Нравитесь себе – такая?

– Какая – такая?

– Вы удивительно похорошели, Софи. Мы тоже кое-что умеем.

– Хотите сказать, во сне я получила полный комплекскосметических услуг? Глубокий пилинг, массажи, маски, первое посещениебесплатно?

– Не надо так раздражаться. Будьте любезны держать себя вруках. Инициация не повод для шуток. Поймите, наконец, вы умерли и воскресли,вы стали другим существом, более совершенным, сильным и свободным. Разумеется,и внешне вы изменились, в лучшую сторону.

– Господин Хот, что, кроме снотворного, мне кололи? Сколькочасов я проспала? Какое сегодня число?

Соне казалось, что она кричит, надрывает горло, но голос еезвучал страшно тихо, словно кто-то из последних сил, сквозь толщу ледяной воды,тщетно звал на помощь. Хот смерил ее спокойным взглядом и произнес послекороткой паузы:

– Мне кажется, вы замерзли и устали. Вам надо согреться ипобыть одной, верно?

Соня молча кивнула. Хот свистнул три раза. У него это хорошополучилось, громко. На палубе тут же возник Чан.

– Проводи мадам в ее каюту.

– Слушаюсь, хозяин.

Соня, едва держась на ногах, поплелась к лестнице вслед заЧаном. Яхту сильно качало, голова кружилась.

– Софи! – громко крикнул Хот.

Она вздрогнула и чуть не упала.

– Я к вашим услугам, хозяин! – прошептал ей на ухо Чан.

– Отстань, – огрызнулась Соня.

– Софи, обед через два часа. Чан зайдет за вами. Желаюприятного отдыха, – сказал Хот.

Когда спустились по лестнице в маленький теплый коридор,Соня вдруг, сама не зная почему, перекрестилась. Чан, семенивший рядом, резвоподпрыгнул и схватил ее за правую руку.

– Мадам, нельзя!

– Отцепись сейчас же! Что нельзя? – Соня попыталась вырватьруку, но маленькие пальцы Чана стиснули ее запястье намертво.

– Пусти, больно!

Слово «больно» подействовало. Чан разжал пальцы, узкиечерные глаза мгновенно наполнились слезами.

– Милостивая госпожа, прости, Чан не хочу делать больно. –Он достал связку ключей, открыл каюту.

– Объясни, что произошло?

– Госпожа нарушил закон, страшное нарушение, никогда так неделай, – прошептал Чан, взял у нее куртку, повесил на вешалку, – госпожа, сядь,Чан снимай сапоги.

– Да ладно, я сама. Все-таки объясни, какой я нарушилазакон?

Чан замер. Глаза все еще были мокрыми и быстро, растерянноморгали. Рот несколько раз беззвучно открылся. Соня села на койку, скинулаунты, отвернулась от Чана и перекрестилась еще раз, глядя в иллюминатор, наполукруг свинцового неба.

– Госпожа, позволь Чан уйти, – жалобно простонал слуга.

– Иди, пожалуйста, я тебя не держу.

– Благодарю, госпожа. До обеда час пятьдесят минут. – Оннизко поклонился и выскользнул из каюты, но прежде чем закрылась овальнаядверь, прозвучал чуть слышный шепот: – Знак Назарея нельзя! Никогда нельзя,госпожа!