— Самое неподходящее для этого место. Не покупайте ничего. Явам дам все, что нужно. Я вас так разодену, что вы будете неотразимы. Идите вонтуда, в гардеробную. Там есть стенной шкаф. Берите все, что вам понравится. Иничего вам не нужно покупать, дорогой мой.

— Я бы все-таки охотнее купил, Сим.

— Дорогой мой, мне гораздо легче отдать вам все, что я имею,чем идти за покупками. У вас есть паспорт? Без паспорта вы далеко не уедете.

— Да. Мой старый паспорт при мне.

— Тогда одевайтесь, дорогой мой, и вперед, в добрую старуюГельвецию.

— Это все не так просто. Мне еще нужно в Стрезу.

— Чего же лучше, дорогой мой! А там в лодочку — и прямымсообщением на другую сторону. Если б не мое пение, я поехал бы с вами. И поеду.

— Вы там можете перейти на тирольский фальцет.

— И перейду, дорогой мой. Хотя ведь я умею петь. В этом-то истранность.

— Головой ручаюсь, что вы умеете петь.

Он откинулся назад и закурил еще сигарету.

— Головой лучше не ручайтесь. Хотя все-таки я умею петь. Этоочень забавно, но я умею петь. Я люблю петь. Послушайте. — Он зарычал из«Африканки»; шея его напружилась, жилы вздулись. — Я умею петь, — сказал он. —А там как им угодно.

Я посмотрел в окно.

— Я пойду отпущу экипаж.

— Возвращайтесь скорее, дорогой мой, и сядем завтракать.

Он встал с постели, выпрямился, глубоко вдохнул воздух иначал делать гимнастические упражнения. Я сошел вниз и расплатился с кучером.

В штатском я чувствовал себя как на маскараде. Я очень долгоносил военную форму, и мне теперь не хватало ощущения подтянутости в одежде.Брюки словно болтались. Я взял в Милане билет до Стрезы. Я купил себе новуюшляпу. Шляпу Сима я не мог надеть, но костюм был очень хороший. От него пахлотабаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, у меня было такое чувство,что моя новая шляпа очень новая, а костюм очень старый. Настроение у меня былотоскливое, как мокрый ломбардский ландшафт за окном. В купе сидели какие-толетчики, которые оценили меня не слишком высоко. Они избегали смотреть на меняи подчеркивали свое презрение к штатскому моего возраста. Я не чувствовал себяоскорбленным. В прежнее время я бы оскорбил их и затеял драку. Они сошли вГалларате, и я был рад, что остался один. У меня была газета, но я не читал ее,потому что не хотел читать о войне. Я решил забыть про войну. Я заключилсепаратный мир. Я чувствовал себя отчаянно одиноким и был рад, когда поездприбыл в Отрезу.

На вокзале я ожидал увидеть комиссионеров из отелей, но ниодного не было. Сезон уже давно окончился, и поезд никто не встречал. Я вышелиз вагона со своим чемоданом, — это был чемодан Сима, очень легкий, потому чтов нем не было ничего, кроме двух сорочек, — и постоял на перроне под дождем,пока поезд не тронулся. Я спросил у одного из вокзальных служащих, не знает лион, какие отели еще открыты. «Гранд-отель» был открыт, и «Дез`иль-Борроме», инесколько маленьких отелей, которые не закрывались круглый год. Я пошел поддождем к «Дез`иль-Борроме», с чемоданом в руке. Я увидел проезжавший по улицеэкипаж и сделал знак кучеру. Лучше было приехать в экипаже. Мы подкатили кподъезду большого отеля, и портье вышел навстречу с зонтиком и был оченьвежлив.

Я выбрал хороший номер. Он был большой и светлый, с видом наозеро. Над озером низко нависли тучи, но я знал, что при солнечном свете оноочень красиво. Я оказал, что ожидаю свою жену. В номере стояла большаядвуспальная кровать, letto matrimoniale [супружеское ложе (итал.)], с атласнымодеялом. Это был очень шикарный отель. Я прошел по длинному коридору и потом поширокой лестнице спустился в бар. Бармен был мой старый знакомый, и я сидел навысоком табурете и ел соленый миндаль и хрустящий картофель. Мартини былхолодный и чистый на вкус.

— Что вы здесь делаете, in borghese? [в штатском (итал.)] —спросил бармен, смешивая мне второй мартини.

— Я в отпуску. Получил отпуск для поправления здоровья.

— Здесь сейчас пусто. Не знаю, почему не закрывают отель.

— Как ваша рыбная ловля?

— Я поймал несколько великолепных форелей. В это время годачасто попадаются великолепные форели.

— Вы получили табак, который я вам послал?

— Да. А вы не получили моей открытки?

Я засмеялся. Мне не удалось достать ему этот табак. Речь шлаоб американском трубочном табаке, но мои родные перестали посылать его, или егогде-нибудь задерживали. Во всяком случае, я его больше не получал.

— Я вам достану где-нибудь, — сказал я. — Скажите, вы невстречали в городе двух молодых англичанок? Они приехали позавчера.

— У нас в отеле таких нет.

— Они сестры из военного госпиталя.

— Двух сестер милосердия я видел. Погодите минуту, я узнаю,где они остановились.

— Одна из них — моя жена. Я приехал сюда, чтобы встретитьсяс ней.

— А другая — моя жена.

— Я не шучу.

— Простите за глупую шутку, — сказал он. — Я не понял.

Он вышел и довольно долго не возвращался. Я ел маслины,соленый миндаль и хрустящий картофель и в зеркале позади стойки видел себя вштатском. Наконец бармен вернулся.

— Они в маленьком отеле возле вокзала, — сказал он.

— А что, сандвичи у вас есть?

— Я сейчас позвоню. Тут, видите ли, ничего нет, потому чтонет народу.

— У вас совсем пусто?

— Ну, кое-кто есть, конечно.

Принесли сандвичи, и я съел три штуки и выпил еще мартини.Никогда я не пил ничего холоднее и чище. Вкус мартини вернул мне самочувствиецивилизованного человека. Я слишком долго питался красным вином, хлебом, сыром,скверным кофе и граппой. Я сидел на высоком табурете в приятном окружениикрасного дерева, бронзы и зеркал и ни о чем не думал. Бармен задал мне какой-товопрос.

— Не надо говорить о войне, — сказал я.

Война была где-то очень далеко. Может быть, никакой войны ине было. Здесь не было войны. Я вдруг понял, что для меня она кончилась. Но уменя не было чувства, что она действительно кончилась. У меня было такоечувство, как у школьника, который сбежал с уроков и думает о том, что сейчаспроисходит в школе.