— Пошел погулять.

— Как он?

— Все молодеет. Вчера перед обедом он выпил три коктейля сшампанским.

— Как его успехи на бильярде?

— Хороши. Он меня бьет. Когда я ему сказал, что вы здесь, оночень обрадовался. Ему не с кем играть.

Графу Греффи было девяносто четыре года. Он был современникомМеттерниха, этот старик с седой головой и седыми усами и превосходнымиманерами. Он побывал и на австрийской и на итальянской дипломатической службе,и день его рождения был событием в светской жизни Милана. Он собирался дожитьдо ста лет и играл на бильярде с уверенной свободой, неожиданной в этомсухоньком девяносточетырехлетнем теле. Я встретился с ним, приехав как-то вСтрезу после конца сезона, и мы пили шампанское во время игры на бильярде. Янашел, что это великолепный обычай, и он дал мне пятнадцать очков форы иобыграл меня.

— Почему вы не сказали мне, что он здесь?

— Я забыл.

— Кто здесь есть еще?

— Других вы не знаете. Во всем отеле только шесть человек.

— Чем вы сейчас заняты?

— Ничем.

— Поедем ловить рыбу.

— На часок, пожалуй, можно.

— Поедем. Берите дорожку.

Бармен надел пальто, и мы отправились. Мы спустились кберегу и взяли лодку, и я греб, а бармен сидел на корме и держал дорожку, какойловят озерную форель, со спиннером и тяжелым грузилом на конце. Мы ехали вдольберега, бармен держал лесу в руках и время от времени дергал ее. С озера Отрезавыглядела очень пустынной. Видны были длинные ряды голых деревьев, большиеотели и заколоченные виллы. Я повернул к Изола-Велла и повел лодку вдоль самогоберега, где сразу глубоко и видно, как стена скал отвесно уходит в прозрачнуюводу, а потом отъехал и свернул к рыбачьему острову. Солнце зашло за тучи, ивода была темная и гладкая и очень холодная. У нас ни разу не клюнуло, хотянесколько раз мы видели на воде круги от подплывающей рыбы.

Я выгреб к рыбачьему острову, где стояли вытащенные на береглодки и люди чинили сети.

— Пойдем выпьем чего-нибудь?

— Пойдем.

Я подогнал лодку к каменному причалу, и бармен втянул лесу,свернул ее на дне лодки и зацепил спиннер за край борта. Я вылез и привязаллодку. Мы вошли в маленькое кафе, сели за деревянный столик и заказали вермуту.

— Устали грести?

— Нет.

— Обратно грести буду я, — сказал он.

— Я люблю грести.

— Может быть, если вы возьмете удочку, счастье переменится.

— Хорошо.

— Скажите, как дела на войне?

— Отвратительно.

— Я не должен идти. Я слишком стар, как граф Греффи.

— Может быть, вам еще придется пойти.

— В будущем году мой разряд призывают. Но я не пойду.

— Что же вы будете делать?

— Уеду за границу. Я не хочу идти на войну. Я уже был навойне раз, в Абиссинии. Хватит. Зачем вы пошли?

— Не знаю. По глупости.

— Еще вермуту?

— Давайте.

На обратном пути греб бармен. Мы проехали озером за Стрезу ипотом назад, все время в виду берега. Держа тугую лесу и чувствуя слабое биениевращающегося спиннера, я глядел на темную ноябрьскую воду озера и пустынныйберег. Бармен греб длинными взмахами, и когда лодку выносило вперед, лесадрожала. Один раз у меня клюнуло: леса вдруг натянулась и дернулась назад, ястал тащить и почувствовал живую тяжесть форели, и потом леса задрожала снова.Форель сорвалась.

— Тяжелая была?

— Да, довольно тяжелая.

— Раз я тут ездил один и держал лесу в зубах, так однадернула, чуть всю челюсть у меня не вырвала.

— Лучше всего привязывать к ноге, — сказал я. — Тогда и лесучувствуешь, и зубы останутся целы.

Я опустил руку в воду. Она была очень холодная. Мы былитеперь почти напротив отеля.

— Мне пора, — сказал бармен, — я должен поспеть кодиннадцати часам. L`heure du cocktail. [Час коктейлей (франц.)]

— Хорошо.

Я втащил лесу и навернул ее на палочку с зарубками на обоихконцах. Бармен поставил лодку в маленькую нишу каменной стены и прикрепил еецепью с замком.

— Когда захотите покататься, — сказал он, — я дам вам ключ.

— Спасибо.

Мы поднялись к отелю и вошли в бар. Мне не хотелось большепить так рано, и я поднялся в нашу комнату. Горничная только что кончилаубирать, и Кэтрин еще не вернулась. Я лег на постель и старался не думать.

Когда Кэтрин вернулась, все опять стало хорошо. Фергюсонвнизу, сказала она. Она будет завтракать с нами.

— Я знала, что ты ничего не будешь иметь против, — сказалаКэтрин.

— Ничего, — сказал я.

— Что с тобой, милый?

— Не знаю.

— Я знаю. Тебе нечего делать. У тебя есть только я, а яушла.

— Ты права.

— Прости меня, милый. Я знаю, это, наверно, ужасное чувство,когда вдруг совсем ничего не остается.

— У меня всегда жизнь была такой наполненной, — сказал я. —Теперь, если только тебя нет со мной, все пусто.

— Но я ведь буду с тобой. Я уходила только на два часа. Тыне можешь придумать, себе какое-нибудь занятие?

— Я ездил с барменом ловить рыбу.

— Хорошо было?

— Да.

— Не думай обо мне, когда меня нет.

— Так я всегда старался на фронте. Но там мне было чтоделать.

— Отелло в отставке, — поддразнила она.

— Отелло был негр, — сказал я. — А кроме того, я не ревнив.Я просто так люблю тебя, что для меня больше ничего не существует.

— А теперь будь паинькой и будь любезен с Фергюсон.

— Я всегда любезен с Фергюсон, пока она не начинает меняклясть.

— Будь любезен с ней. Подумай, ведь у нас есть так много, ау нее ничего нет.

— Не думаю, чтобы ей хотелось того, что есть у нас.

— Ничего ты не знаешь, милый, а еще умница.

— Я буду любезен с ней.