— Я в этом не сомневаюсь. Ты у меня хороший.

— Но она потом не останется?

— Нет. Я ее сплавлю.

— И мы вернемся сюда?

— Конечно. А как же иначе?

Мы спустились вниз, позавтракать с Фергюсон. На нее сильноевпечатление произвел отель и великолепие ресторана. Мы хорошо позавтракали ивыпили две бутылки капри. В ресторан вошел граф Греффи и поклонился нам. С нимбыла его племянница, которая немного напоминала мою бабушку. Я рассказал о немКэтрин и Фергюсон, и на Фергюсон мой рассказ произвел сильное впечатление.Отель был очень большой, и пышный, и пустой, но еда была вкусная, вино оченьприятное, и в конце концов от вина всем стало очень хорошо. Кэтрин чувствоваласебя как нельзя лучше. Она была счастлива. Фергюсон совсем развеселилась. Мнесамому было очень хорошо. После завтрака Фергюсон вернулась в свой отель. Онахочет немного полежать после завтрака, сказала она.

К концу дня кто-то постучался к нам в дверь.

— Кто там?

— Граф Греффи спрашивает, не сыграете ли вы с ним набильярде.

Я посмотрел на часы; я их снял, и они лежали под подушкой.

— Это нужно, милый? — шепнула Кэтрин.

— Пожалуй, придется пойти. — Часы показывали четвертьпятого. Я сказал громко: — Передайте графу Греффи, что я буду в бильярдной впять часов.

Без четверти пять я поцеловал на прощанье Кэтрин и пошел вванную одеваться. Когда я завязывал галстук и смотрелся в зеркало, мне страннобыло видеть себя в штатском. Я подумал, что нужно будет купить еще сорочек иносков.

— Ты надолго уходишь? — спросила Кэтрин. Она была оченькрасива в постели. — Дай мне, пожалуйста, щетку.

Я смотрел, как она расчесывала волосы, наклонив голову так,чтобы вся масса волос свесилась на одну сторону. За окном уже было темно, исвет лампы над изголовьем постели ложился на ее волосы, и шею, и плечи. Яподошел и поцеловал ее, отведя ее руку со щеткой, и ее голова откинулась наподушку. Я поцеловал ее шею и плечи. У меня кружилась голова, так сильно я еелюбил.

— Я не хочу уходить.

— И я не хочу, чтоб ты уходил.

— Ну, так я не пойду.

— Нет. Иди. Это ведь ненадолго, а потом ты вернешься.

— Мы пообедаем здесь, наверху.

— Иди и скорее возвращайся.

Я застал графа Греффи в бильярдной. Он упражнялся вразличных ударах и казался очень хрупким в свете лампы, спускавшейся надбильярдом. На ломберном столике немного поодаль, в тени, стояло серебряное ведеркосо льдом, откуда торчали горлышки и пробки двух бутылок шампанского. ГрафГреффи выпрямился, когда я вошел в бильярдную, и пошел мне навстречу. Онпротянул мне руку.

— Я очень рад видеть вас здесь. Вы так добры, чтосогласились прийти поиграть со мной.

— С вашей стороны очень любезно было меня пригласить.

— Как ваше здоровье? Я слыхал, вы были ранены на Изонцо.Надеюсь, вы теперь вполне оправились.

— Я совершенно здоров. Как ваше здоровье?

— О, я всегда здоров. Но я старею. Начинаю замечать признакистарости.

— Этому трудно поверить.

— Да. Вот вам пример. Мне теперь легче говоритьпо-итальянски, чем на другом языке. Я заставляю себя, но когда я устаю, мневсе-таки легче говорить по-итальянски. Так что, по-видимому, я старею.

— Будем говорить по-итальянски. Я тоже немного устал.

— О, но ведь если вы устали, вам должно быть легче говоритьпо-английски.

— По-американски.

— Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски.Это такой очаровательный язык.

— Я почти не встречаюсь теперь с американцами.

— Вы, вероятно, очень скучаете без их общества. Всегдаскучно без соотечественников, а в особенности без соотечественниц. Я это знаюпо опыту. Что ж, сыграем, или вы слишком устали?

— Я не устал. Я сказал это так, в шутку. Какую вы мне дадитефору?

— Вы много играли это время?

— Совсем не играл.

— Вы играете очень хорошо. Десять очков?

— Вы мне льстите.

— Пятнадцать?

— Это было бы прекрасно, но вы меня все равно обыграете.

— Будем играть на деньги? Вы всегда предпочитали играть наденьги.

— Давайте.

— Отлично. Я даю вам восемнадцать очков, и мы играем пофранку очко.

Он очень красиво разыграл партию, и, несмотря на фору, ятолько на четыре очка обогнал его к середине игры. Граф Греффи нажал кнопкузвонка, вызывая бармена.

— Будьте добры откупорить одну бутылку, — сказал он. Затеммне: — По стакану для настроения.

Вино было холодное, как лед, и очень сухое и хорошее.

— Будем говорить по-итальянски. Вы не возражаете? Это теперьмоя слабость.

Мы продолжали играть, потягивая вино между ударами, беседуяпо-итальянски, но вообще разговаривали мало, сосредоточась на игре. Граф Греффивыбил сотое очко, а я, несмотря на фору, имел только девяносто четыре. Онулыбнулся и потрепал меня по плечу.

— Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете мне овойне. — Он ждал, когда я сяду.

— О чем-нибудь другом, — сказал я.

— Вы не хотите говорить об этом? Хорошо. Что вы читали запоследнее время?

— Ничего, — сказал я. — Боюсь, что я очень отупел.

— Нет. Но читать вам нужно.

— Что написано за время войны?

— Есть «Le feu» ["Огонь" (франц.)] одногофранцуза, Барбюса. Есть «Мистер Бритлинг видит все насквозь».

— Это неправда.

— Что неправда?

— Он не видит все насквозь. Эти книги были у нас вгоспитале.

— Значит, вы кое-что читали?

— Да, но хорошего ничего.

— Мне кажется, что в «Мистере Бритлинге» очень хорошопоказана душа английской буржуазии.

— Я не знаю, что такое душа.

— Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы — croyant?[верующий (франц.)]

— Только ночью.