— Не старайтесь, — ухмыльнулась Инна, — его испециалисты не знали. Мотались по провинции, лабухали в коровниках. Потом всядрянь с перестройкой завертелась, затем возраст начал подпирать. В тридцатьпять уже трудно спать в автобусах и по восемь часов глотку драть. Пошла вмузыкальную школу, преподавала пару лет за гроши. До-ре-ми-фа-соль, кошкаслопала фасоль. Обнищала совсем, обносилась, а тут подружка предложила на рынокпойти, вот и стою. Да здесь полно людей с образованием, даже кандидаты наукесть, а возле ворот мужик шарфами торгует, так тот вообще профессор.

— У ваших согруппников как дела шли?

Инна опять развернула листок.

— Лара Федотова замуж вышла, дочку родила, на сцене неработала. Да ей незачем, у нее муж крупный бизнесмен, деньги рекой текут. НеляМалышева спилась совсем. Мы в прошлом году собирались вместе, училище юбилейпраздновало, ну и пригласили всех. Неля явилась в лохмотьях, прямо бомжиха,лучше бы совсем не приходила. Анастас Рогозин процветает, газета у него очень популярная,тираж большой. Феоктистова Майя и Сергеева Женя давно за границей, уехали вИзраиль. Где они сейчас, не знаю. Катя Ярцева в школе преподает…

— А Оля Родионова? — спросил я.

— Олечка давно погибла, — вздохнула Инна, —мы на последнем курсе были, когда она в автомобильную аварию попала. Это былапервая смерть среди наших. Все так горевали!

— Говорят, она ждала ребенка?

— Это-то самое ужасное, — отозваласьСелезнева. — Девочка осталась жива, а Олька скончалась.

— Почему?

— Никаких подробностей я не знаю. Мы хоть и училисьвместе, но не дружили. Нет, поймите правильно, в коридорах общались, в столовуюходили, на вечера отдыха, но в гостях друг у друга не бывали. Родионова с ЖенейСергеевой дружила, с Малышевой и с Ларой Федотовой. Вечно они шушукались,что-то придумывали, занятия прогуливали. А меня не любили.

— Почему?

— Старостой меня назначили за хорошую учебу идисциплинированное поведение. Приходилось в журнале отмечать отсутствующих.Ларка пару раз подкатывалась и просила так сладенько: «Инночка, не пиши ничегопро нас». А как же не писать? Мне потом нагоняй. Вот они и перестали со мнойдружить.

— Вы недавно собирались все вместе?

— Да, на юбилей училища.

— Все были?

— Нет, нет. Сергеева и Феоктистова отсутствовали.

— А Малышева с Федотовой?

— Притопали. Одна в рванье, другая в бриллиантах.

— Телефонами, случайно, не обменивались?

— А как же.

— Дайте мне их координаты.

— Что случилось-то? — наконец догадаласьпоинтересоваться Инна.

— Служебная необходимость, — загадочно ответиля. — Впрочем, если не хотите помочь, уточню по своим каналам.

— Какой же тут секрет, — вздохнула Инна, —книжка у меня в автомобиле лежит.

Мы вернулись к грузовику, и я получил необходимые сведения.

— Ларке можно прямо сейчас звонить, —напутствовала меня Инна, — она ничегочешьки не делает, дома телик глядит,а Неля, наверное, пьяная валяется.

Я вернулся к своей машине и позвонил Федотовой.

— Алло? — пропел девичий голос.

— Можно Ларису?

— Мама, тебя! — заорала девушка.

Через секунду снова послышалось: «Алло», — произнесенноеточь-в-точь таким же юным голосом.

— Вы Лариса?

— Да.

— Простите за беспокойство, имя Оли Родионовой вамзнакомо? Вы еще учились…

— Я великолепно помню Олю, — перебила меняженщина, — только она давно умерла. А в чем дело?

— Мать Родионовой хочет найти отца Риты.

— Ничего не понимаю! — воскликнула Лариса.

Я принялся довольно путано объяснять суть вопроса.

— Ладно, — смилостивилась собеседница, — чегопо телефону разговаривать, лучше приезжайте ко мне, пишите адрес.

Примерно через час я входил в подъезд высокого дома изкрасного кирпича. Элитная постройка, как теперь выражаются. Вот только местодля здания, на мой взгляд, выбрано неудачно. Шикарные окна, большие, сзеркальными стеклами, смотрели прямо на шоссе, а в двух шагах от дома шумелогромный рынок. Но подъезд впечатлял, даже пугал. Когда-то подобный эффектиспользовали зодчие в Испании, во времена инквизиции. Огромные мрачные соборыдолжны были подавлять человека, пришедшего на службу, лишний раз напоминать оего ничтожности перед богом.

Наверное, архитектор, проектировавший подъезд дома, вовсе нежелал достигнуть подобного эффекта, но я почувствовал себя неуютно в почтисорокаметровом пространстве, застеленном коврами, завешанном картинами изаставленном горшками то ли с настоящими, то ли с искусственными цветами.

— Вы к кому? — поинтересовался охранник.

— К Федотовым, в сто двадцатую.

— Присядьте на минуту, — вежливо указал секьюритина кресло.

Увидав, что я покорно выполнил указание, охранник позвонил вквартиру, выясняя, сказал ли гость правду. Поняв, что Федотова ждет меня,парень без тени улыбки произнес:

— Пятнадцатый этаж.

Не сказав ему «спасибо», я вознесся вверх и увидел, чтодверь нужной квартиры открыта, а на пороге стоит стройная девушка. Ожидая, чтоона сейчас крикнет: «Мам, к тебе пришли», — я шагнул в ее сторону иуслышал вопрос.

— Это вы хотели узнать об Оле Родионовой?

— Вы Лариса Федотова? — глупо удивился я.

— Да, — спокойно пояснила девушка, — входите,раздевайтесь и объясните что к чему. Честно говоря, я ничего не поняла из вашихслов, сказанных по телефону.

Я начал стаскивать куртку, затем ботинки. В голове быстрокрутились цифры. Дочери моей хозяйки в этом году должно было исполниться сорок.Значит, стоящей передо мной даме примерно столько же, ну на год меньше,предположим. Но как она выглядит!

Правда, когда Лариса проводила меня в гостиную, сталопонятно, что ей уже исполнилось тридцать. Легкие морщинки, «гусиные лапки»,бежали от уголков глаз к вискам. Но шея была свежая, грудь упругая, а талию ясумел бы обхватить двумя пальцами. Ей можно лишь с натяжкой дать тридцать лет,но сорок — никогда.