— Что с вами? — обеспокоенно подалась в моюсторону Лариса. — Иван Павлович!

Я хотел сказать, что нет никакого повода для беспокойства,открыл рот, увидел, как бешено вертящиеся стены опрокидываются на меня,попытался увернуться, и наступила темнота.

— Иван Павлович, — донеслось издалека.

— Да, — хотел сказать я, но изо рта вырвалосьмычание.

— Иван Павлович, — настаивал голос.

— Вава, очнись, — вплелось сопраноНиколетты, — открой глаза.

— Иван Павлович, слышите? — гудел незнакомыйдядька. — Ну же…

Я разлепил веки и увидел прямо над собой чудовищный голубойпотолок, украшенный золотой лепниной.

— Где я?

— Очнулся, — взвизгнула Николетта, —безобразник, напугал всех!

— Что случилось? — бормотал я, оглядываясь вокруг.

Интересно, каким образом я очутился на кровати в этойсовершенно незнакомой комнате, обставленной белой мебелью с золотым орнаментом,да еще абсолютно раздетый. Неизвестный мне мужчина спокойно ответил:

— Вам стало плохо, сильно подскочило давление, раньшебыли такие казусы? Вы гипертоник?

— Хотите сказать, что я упал в обморок, как институтка?

— Ну, сознание теряют не только истерическиеособы, — усмехнулся мужчина.

— Вава, — запричитала Николетта, — ужасно,ужасно. Ты мог умереть. Я бы выплакала все глаза, стоя на коленях у памятника,в дождь и снег. Нет, ничто бы не удержало меня от визита к тебе на кладбище.

Я попытался скрыть усмешку. Николетта уже нарисовала в умеобраз безутешной матери, оплакивающей сына.

Однажды мои родители заспорили, где провести август. Меняоставляли с нянькой на даче, а сами хотели поехать отдохнуть. Отец, у которогоболела печень, хотел отправиться в Ессентуки, маменька, отличавшаясябогатырским здоровьем, намеревалась валяться у моря в писательском доме отдыхав Коктебеле. Но папа впервые в жизни не захотел ей уступить. Поругались ониужасно. И в конце концов отец заявил:

— Хорошо, или едем на воды, или сидим в Подмосковье.

Обозленная Николетта в сердцах выпалила гениальную фразу:

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но имей в виду, когдакто-нибудь из нас умрет, я каждое лето стану ездить на море.

Отец просто лишился дара речи, услыхав это заявление.

Вспомнив ту, давнишнюю сцену, я усмехнулся и заметил:

— В черном платье и вуали ты будешь очаровательна.

Потом я увидел Ларису и приподнялся.

— Простите, я нахожусь у вас в доме?

— Конечно, — ответила та.

— Ничего не понимаю.

— Оставьте нас, милые дамы, — сказал врач, —посмотрю больного, и решим, как поступить.

Он быстро вытолкал за дверь Ларису, причитающую Николетту ипредставился:

— Ну, давайте знакомиться. Хлопов Леонид, домашнийдоктор Федотовых.

— Как я сюда попал?

— Просто выпили чашечку кофе и упали в обморок. Лариса,естественно, перепугалась, вызвала меня. Сколько вам лет, Иван Павлович?

— Сорок.

— Не хочу вас пугать, — сказал Леонид, — ноэто самый опасный возраст для мужчин. Многие ушли из жизни, едва успев справитьсорокалетие. Высоцкий, например.

— Он был пьяница и наркоман.

— Согласен, но не это главное.

— А что? — поинтересовался я. — Киньте брюки,пожалуйста.

Леонид дал мне одежду.

— Главное то, что он являлся творческим человеком,увлекающимся, с обнаженными нервами, такие сгорают раньше. Вы ведь тоже поэт?

— Кто сказал?

— Николетта.

— Она-то как здесь оказалась?

— У вас в пиджаке зазвонил мобильный, Лариса ответила,и так познакомились с вашей матерью.

— Ясно, — буркнул я, влезая в свитер.

— Вы можете идти?

— Совершенно спокойно.

— И куда сейчас?

— Ну, по делам.

— Голубчик, — обеспокоенно произнес Леонид иположил мне на плечо руку, — не глупите. Отправляйтесь домой и в кровать,по крайней мере до завтра. Подобные «звонки» от организма нельзя оставлять безвнимания.

— Хорошо, наверное, вы правы.

— Вот и умница. Лариса! — крикнул Леонид.

— Да? — отозвалась дама.

— Не советую Ивану Павловичу садится за руль.

— Велю Пете отвезти его.

— Но моя машина… — слабо вякнул я, понимая, что вдействие приведены такие силы, сопротивляться которым невозможно.

— Петя доставит вас на вашем кабриолете, —хмыкнула Лариса.

— Лучше ко мне, — зачирикала Николетта. — Ах,дорогой, представь, как тебе будет хорошо в твоей любимой комнате, около меня,я буду за тобой ухаживать.

Я представил, как она без конца врывается в спальню подразными предлогами, пристает с разговорами, а потом устраивает истерику, ибыстро сказал:

— Это было бы чудесно, Николетта, но Элеонора можетменя уволить. Одно из основных выдвинутых ею условий — это постоянная ночевкана работе.

— Ужасно, — всхлипнула маменька, — я будубеспокоиться за тебя. Впрочем, пришлю Тасю с куриным бульоном. И не спорь!Только суп из цыпленка, волшебное средство.

Если я что и не перевариваю, так это супы.

— Спасибо, Николетта, съем с удовольствием.

— Ларочка, — забормотала маменька, — значит,завтра вы у меня, жду с нетерпением.

Последовал обмен поцелуями, и мы наконец добрались доприхожей. Когда Николетта, надев шубку, уже стояла у двери, та внезапнораспахнулась, и появилась раскрасневшаяся от мороза Ксюша. Я вздрогнул. Сейчас,из-за того, что на девочке была красивая норковая шубка, она походила на Ритуеще больше. Слава богу, что у Ксюши были пронзительно голубые глаза, а то бы яподумал, что она тоже замешана в этой истории.