Кроме того, ее гость перерезал провода. У нее не былодоказательств этого, однако.., сердцем она чувствовала: это так. И если онадаже разберется с креслом и розеткой, телефон все равно не зазвонит, как ителефоны на кухне и в передней.

«А в чем, собственно, проблема? – обратилась она сама ксебе. – Я только выеду на шоссе. Вот и все. В сравнении с импровизированнойоперацией при помощи осколка стекла и передвижением двуспальной кровати черезкомнату с потерей двух стаканов крови это детские игрушки. Машина на ходу, иона стоит прямо на дороге. Я поеду к шоссе 117 со скоростью 10 миль в час, аесли почувствую, что не могу ехать дальше, зажгу все огни и лягу на сигнал,когда увижу другую машину. Это все же проезжая дорога, и меня обнаружат».

«Это…» – Рут попыталась хихикнуть, однако Джесси заметила,что ей вовсе не смешно.

«Нужно сделать именно так, – продолжила Джесси, – и не ты ливсе время говорила мне, чтобы я дала голове отдохнуть и обратилась к сердцу? Аты знаешь, что говорит мне сейчас сердце, Рут? Оно говорит, что „мерседес“ –мой последний шанс. И если тебе это кажется смешным, можешь смеяться сколькоугодно, но я приняла решение окончательно».

Но Рут видимо, не хотела смеяться. Она молчала.

«Джералд передал мне ключи, прежде чем вылез из машины,чтобы взять портфель с заднего сиденья. Да, так и было. Спасибо тебе, Господи,за память».

Джесси опустила руку в левый карман юбки и вытащила толькоклинекс. Правая рука судорожно ощупала карман, и Джесси испустила вздохоблегчения, найдя знакомую связку ключей от машины на брелке – шуточном подаркеДжералда на ее последний день рождения. Там была надпись «Ты сексуальнаяштучка». Никогда Джесси не чувствовала себя в меньшей степени «штучкой» и темболее сексуальной: важнее было то, что ключи в ее кармане. Ключи были еепропуском на выезд из этой жуткой камеры смертников.

Ее теннисные туфли стояли под телефонным столиком, но Джессирешила, что обойдется без них. Мелкими, неверными шагами инвалида она подошла кдвери в гостиную. По пути она напомнила себе поднять трубку телефона вкоридоре, прежде чем выйти из дома: это не помешает.

Она обогнула кровать и заметила, что день угас совсем.Только что яркие солнечные лучи танцевали в западном окне. Лучи блекли, инеприятный алмазно-серый полумрак начал скапливаться в углах комнаты.

– Солнышко, не уходи! – попросила она. – Пожалуйста, неуходи!

Свет продолжал быстро убывать: вдруг Джесси почувствовала,что колени ее подогнулись и она падает назад. Она попыталась схватиться заспинку кровати, но вместо спинки в руке ее оказалось окровавленное кольцо отнаручника, из которого она только что вырвалась.

«20 июля 1963 года, – подумала она безо всякой связи спроисходящим. – 5.42 дня. Полное солнечное затмение. А кто свидетель?»Смешанный запах отцовского пота, семени и лосьона… Она хотела вдохнуть его, новдруг ощутила страшную слабость. Попыталась сделать пару шагов, но не смогла,упала на окровавленный матрас и канула в темноту. Ее глаза, были открыты иизредка даже моргали, но лежала она совершенно неподвижно.

Первой была мысль о том, что темнота означает смерть.

Второй появилась мысль о том, что, если она умерла, ееправая рука не должна болеть так, будто ее обожгли напалмом, а потом ещеизрезали бритвой. Наконец она решила, что темно потому, что солнце зашло,поскольку, кажется, ее глаза открыты.

Это вырвало ее из того промежуточного состояния то лиобморока, то ли забытья, в котором она находилась. Джесси попыталасьсообразить. Она забыла, чем ее так пугал закат солнца, но теперь мгновенновспомнила, ощутив это, как удар электрического тока. Узкие, белые, как у трупа,скулы; высокий лоб; огромные хищные глаза в черных глазницах.

Ветер налетел порывом: она продолжала лежать вполубессознательном состоянии на кровати, а входная дверь снова стучала.Какое-то время дверь и ветер были единственными звуками, а потом жуткий войраздался в темноте. Самый жуткий звук, который она когда-либо слышала, –безумный вой человека, которого закопали живым, и он рвется прочь из гроба…

Вой стих в зыбкой ночи (вне всякого сомнения, была уженочь), душераздирающий нечеловеческий фальцет. Ужас объял ее, заставивзадрожать всем телом и закрыть уши ладонями. Но она не смогла полностьюзаткнуть уши и снова услышала этот страшный вопль.

– О нет… – простонала она. – н-не н-надо…

Она никогда не испытывала такой холод, такой страшный холод…

Вой в ночном осеннем лесу снова утих и больше не повторялся.Она перевела дух и испуганным рассудком осознала, что это был скорее всего пес,тот самый пес, что приходил к ней. Тут вой поднялся снова, и было совершеннонемыслимо, чтобы он принадлежал какому-либо живому существу: нет, это был нечеловеческий и не звериный предсмертный вопль. И когда вой поднялся до своейсамой отчаянной ноты. Джесси вдруг поняла, чем объясняется такой вой.

Он пришел, как Джесси и боялась. И собака своим зверинымнюхом почувствовала это.

Дрожь охватила все ее тело. Ее глаза теперь в страхеостановились на том самом углу, в котором она видела своего непрошеноговизитера прошлой ночью, в котором он оставил серьгу и грязный след. Сейчас былослишком темно, чтобы различить их (если даже они еще там); в какое-то мгновениеДжесси показалось, что она видит его, и крик застрял в ее горле. Она закрылаглаза, снова открыла их, но теперь уже не видела ничего, кроме теней, которыеметались по комнате под порывами ветра за окном. Дальше, за рядами качающихсясосен, на горизонте еще была видна гаснущая золотая полоска.

«Вероятно, сейчас семь часов вечера, а может, и меньше, разя все еще вижу закат, – подумала Джесси. – Значит, я была без сознания всегочас, ну, полтора. Может, еще не поздно выбраться отсюда. Может…» На этот разпослышался уже не вой, а душераздирающие рыдания. В этом звуке было столькострадания, что она едва сдержала ответное рыдание. Она сжала одну из стоеккровати, пытаясь подняться, и вдруг поняла, что не может вспомнить, какимобразом в первый раз встала с этой кровати. Этот чертов пес довел ее до обморока.

«Возьми себя в руки, Джесси. Вдохни побольше воздуха ивозьми себя в руки».

Она глубоко вдохнула и узнала запах: слабый запахминеральных солей, который преследовал ее все эти годы, – залах, которыйнапоминал ей отца, – но не совсем такой… Были у него какие-то оттенки – старыйчеснок.., или лук.., грязь?.. Немытые ноги, может быть, или… Запах толкнулДжесси в колодец памяти, наполнил ее тем безотчетным и беспомощным ужасом,который испытывают дети, когда они ощущают в темноте присутствие какого-тонезнакомого, страшного существа.