Так она и сделала и, может быть, даже перестаралась.Спидометр показывал скорость менее 10 миль в час. Сидеть в привычном уюте своеймашины – это было замечательно. Она уже начала размышлять о том, не выдумала лиона все эти страсти-мордасти: она слишком дала волю воображению. Если кто-тодействительно был в ее доме, то он остался там. А скорее всего никого и небыло.

Джесси посмотрела в зеркальце, чтобы поправить волосы, и..,ее сердце замерло в груди. Ее левая рука упала с руля на правую. Это должнобыло вызвать боль, но боли не было – никакой боли.

Ночной незнакомец сидел на заднем сиденье, раскинув длинныебелые руки с крючковатыми пальцами, как иногда сидят обезьяны, и скривив тонкиегубы в насмешливой улыбке.

«Это.., только.., игра теней и лунного света!» – крикнулаЧудо-Юдо, но ее крик был еле слышен, потому что раздавался издалека.

Нет. То, что она видела в зеркале, не было игрой тени исвета. То, что сидело на заднем сиденье, находилось в тени, но не было тенью!Она увидела его лицо: крутой высокий лоб, большие темные глаза, кривыевыпученные губы и тонкий, как лезвие, длинный нос.

– Джесси! – прошептал с присвистом незнакомец. – Нора! Рут!О-ха-ха… Чудо-Юдо!

Оцепенев от ужаса, Джесси видела в зеркальце, как оннаклонился вперед, и смрадное дыхание обдало ее правое ухо, как будто онсобирался шепнуть ей какой-то секрет. Она видела, как выпяченные тонкие губыскривились в гримасе и приоткрыли кривые зубы. Пальцы его левой руки коснулисьее правого плеча.

– Нет! – Собственный голос показался ей чужим и тонким,словно звучал со старой, заигранной пластинки. – Пожалуйста, не надо! Этонесправедливо!

– Джесси! – Его дыхание было смрадным, но холодным, каквоздух в морозильнике. – Нора! Джесси! Рут! Чудо-Юдо! Джесси! Хорошая Жена!Мамочка!

Его мертвенно-белое лицо нависло над ее плечом. Нос ткнулсяв волосы, а ухмыляющийся рот коснулся уха, шепча в него, как деликатную тайну,снова и снова:

– Джесси! Нора! Рут! Чудо-Юдо! Джесси!.. В ее глазахвспыхнул ослепительный свет, и наступила полная темнота. Когда Джесси падала внее, последней мыслью было: «Не следовало смотреть – он сжег мои глаза».

В обмороке она упала на руль. «Мерседес» проехал ещенесколько метров и врезался в одну из сосен. Удар был не настолько сильным,чтобы повредить двигатель: старая добрая немецкая надежность снова оказалась навысоте. Бампер смялся, решетка немного съехала, но двигатель продолжалработать.

Через пять минут автомат определил перегрев и включилкондиционер. Воздух мягко заскользил в салоне. Джесси прислонилась к дверце,прижавшись щекой к стеклу, как усталый ребенок. Зеркальце на ветровом стеклеотражало пустое заднее сиденье и мрачную лесистую даль, освещенную луннымсветом…

Снег шел все утро; было пасмурно и туманно. В такую погодухорошо пишется, и, когда луч солнца скользнул по клавиатуре «Мака», Джессивзглянула на него удивленно, отвлекшись от своих мыслей. Вид из окна не простонравился ей; он наполнял ее ощущением, которого она давно не испытывала. Этобыло блаженство – глубокая, спокойная радость, чувство полного комфорта ипокоя.

Снегопад почти прекратился, яркое февральское солнцепробилось сквозь пелену облаков, и свежий снежный покров ослепительно засиял.Из окна открывался широкий вид на портлендскую набережную. Этот вид всегданравился Джесси, независимо от погоды и времени года, но она никогда не виделатакого сверкающего великолепия. Это сочетание снега и солнечного сиянияобратило влажный воздух над заливом в сплошную радугу.

«А в горах, где достаточно крикнуть, чтобы низвергласьлавина, можно наблюдать это сияние каждый день», – подумала она и счастливозасмеялась. Этот звук был так же непривычен для ее ушей, как ощущение радостидля сердца, и Джесси понимала почему: она не смеялась с прошлого октября.Время, проведенное на озере Кашвакамак, похожем на другое озеро, Дарк-Скор, онаназывала «моим затмением». Другие слова были бы здесь лишними. А лишнего она нехотела.

Да, Джесси давно уже не смеялась.

Она хорошо помнила, почему смеялась в последний раз: тогдаона перегнулась левой рукой к правому карману юбки, чтобы вытащить оттуда ключиот машины, и при этом сказала, что собирается стать амебой и разделиться.

– Вот и все, – пробормотала Джесси, вытащила пачку сигарет изакурила. Дурацкая песня Марвина Гэя всплыла в ее сознании и оживила все сновас поразительной ясностью. Возвращаясь с очередного приема у врача (из них восновном и состояла эта зима), она услышала по радио Марвина, который пел своиммягким, бархатным голосом: «Все знают это.., особенно вы, девочки…» Она сразувыключила радио, однако ее всю трясло, так что невозможно было ехать. Онаостановила машину и подождала, пока дрожь пройдет. Волнение улеглось, но песнявсе равно преследовала ее. Часто после этого, просыпаясь на промокшей от потаподушке, она слышала свой голос, произносивший фразу из песни: «Свидетель, мненужен свидетель…» Джесси глубоко затянулась, выпустила три кольца дыма, которыемедленно поднялись над ровно гудящим «Маком».

Когда бестактные или просто недалекие люди задавали ейвопросы о произошедшей трагедии (а она обнаружила, что знакома с огромнымколичеством бестактных и недалеких людей, чего раньше не предполагала). Джессиговорила им, что не может вспомнить почти ничего. После третьего полицейскогодопроса она стала повторять копам и всем остальным, кроме одного человека, своюпервую версию. Этим «одним» был коллега Джералда Брендон Майлерон. Ему онарассказала всю правду, во-первых, потому, что нуждалась в помощи адвоката, но восновном потому, что Брендон оказался единственным человеком, который смогпредставить, через что она прошла.., и что это путешествие еще не окончилось.Он не проявлял деланного сочувствия, и это было огромным облегчением. Джесситеперь знала, что сочувствие после трагедии гроша ломаного не стоит, она и ненуждалась в сочувствии.

Как бы то ни было, полиция и газетчики приняли ее амнезию –и всю историю – за чистую монету, что было весьма важно. Да и что тут былоневозможного? Люди, пережившие серьезные физические и мозговые травмы, частотеряли память и не могли вспомнить происшедшее; копы знали это лучше адвокатов,а Джесси знала это даже лучше копов. С октября она многое узнала о всех видахтравм. Книги и статьи помогали ей избегать разговоров о том, что она хотелазабыть, хотя не очень помогли по существу. Вероятно, потому, что нигде неудавалось отыскать нужных ей историй – например, о прикованных к кроватямженах, которые вынуждены наблюдать, как их мужья становятся пищей для бродячихсобак.

Джесси вновь непроизвольно засмеялась и удивилась этомусмеху. Откуда такое веселье? Веселье, видимо, было, но такого рода, о которомтрудно сообщить кому-то другому. «Как об истории с отцом, который возбудился вовремя солнечного затмения и наделал прямо на твои трусики. И как ты решила, чтоот этого можно забеременеть».