Ллойд с яростью принялся за ножку своей койки, пытаясь необращать внимания на дрожь в пальцах и панику в голове. Он попытался точновспомнить, когда он в последний раз видел своего адвоката — подобные фактыбыстро тускнели в памяти Ллойда, которая удерживала хронологию прошедшихсобытий не лучше, чем решето — воду. Три дня назад. Да. Когда его вели мимодверного охранника, тот чихнул Ллойду прямо в лицо, забрызгав его слюной. «Ятут припас для тебя несколько вирусов, пидор ты гнойный. Все, начиная с директора,у нас больны, а я верю в то, что богатство надо делить поровну. В Америке дажетакие подонки, как ты, имеют право заболеть гриппом». Его ввели к Девинзу. УДевинза были хорошие новости. Судья, который должен был председательствовать наслушании дела Ллойда, был скошен гриппом. Двое других судей также были больны.Может быть, они добьются отсрочки. «Постучи по дереву», — сказал ему адвокат.«Когда это будет точно известно?» — спросил Ллойд. «Все может выясниться тольков последнюю минуту, — ответил Девинз. — Я дам тебе знать, не беспокойся». Но стех пор Ллойд его не видел, и сейчас, думая об их последней встрече, Ллойдвспомнил, что у адвоката был насморк и…

— ОооооуууууааааГосподи!

Он засунул пальцы правой руки себе в рот и ощутил вкускрови. Но этот задроченный болт немного подался, а это значило, что онобязательно его отвернет. Даже крикун снизу теперь не выведет его из себя.Сейчас он открутит болт. А потом просто подождет и посмотрит, что у негополучилось. Он посасывал пальцы во рту, давая им отдохнуть. Когда все будеткончено, он разорвет свою рубашку на полосы и забинтует их.

— Мама?

— Имел я твою маму в рот, — пробормотал Ллойд.

Вечером того дня, когда он в последний раз виделся сДевинзом, из камер стали выносить тяжело больных заключенных. Человек в камересправа от Ллойда — его звали Траск — обратил внимание на то, что и самиохранники набиты соплями. Может, нам обломится с этого какая-нибудь выгода? —сказал Траск. Какая? — спросил Ллойд. Не знаю, — сказал Траск, отсрочка,скажем.

Под матрацем у Траска было спрятано шесть косяков. Четыре изних он отдал одному из охранников, который был еще в состоянии рассказать им отом, что происходит снаружи. Охранник сказал, что люди бегут из Феникса. Многиебольны, и люди загибаются с бешеной скоростью. Правительство говорит, что скоробудет вакцина, но большинство думает, что это наколка. Многие калифорнийскиерадиостанции передают всякие ужасы о военном положении, армейских блокадах,обезумевших дезертирах с оружием в руках и о десятках тысяч умерших. Охранниксказал, что не удивится, если узнает, что какой-нибудь длинноволосый коммунистподмешал чего-нибудь в водопровод.

Охранник сказал, что сам он чувствует себя прекрасно, нособирается убраться куда подальше, как только окончится его смена. Он слышал,что с завтрашнего утра армия собирается заблокировать выезды из города, так чтоон забирает жену с ребенком и как можно больше еды и отсидится в горах, покавсе это не кончится. Охранник сказал, что у него там есть домик, и есликто-нибудь попытается приблизиться к нему на расстояние тридцати ярдов, онвсадит ему пулю в лоб.

На следующее утро у Траска потекло из носа, и он сказал, что??увствует жар. Он чуть не помешался от страха — Ллойд помнил, как он сосал своипальцы. Каждому проходившему мимо охраннику Траск кричал, что его надо скореевыпустить отсюда до тех пор, пока он действительно не заболел. Охранники необращали никакого внимания ни на него, ни на других заключенных, которыебродили по камерам, как львы из зоопарка, не получившие вовремя еду. ТогдаЛлойд впервые по-настоящему испугался. Обычно на этаже бывало двадцатьохранников, так почему же теперь он видел сквозь решетку лишь около пятиразличных лиц?

В тот день, двадцать седьмого, Ллойд стал съедать толькополовину полагавшейся ему еды. Вторую половину он прятал под матрацем.

Вчера Траск неожиданно упал в конвульсиях. Его лицо сталочерным, как туз пик, и он умер. Ллойд жадно посмотрел на недоеденный ленчТраска, но достать его он не мог. Вчера на этаже еще было несколько охранников,но они уже никого не переносили в лазарет. За Траском никто так и не пришел.

Вчера во второй половине дня Ллойд задремал. Когда онпроснулся, коридоры крыла особого режима были пусты. Ужин не принесли. Позже,когда автоматически включилось освещение, Ллойд поел немного бобов,сэкономленных два дня назад. Вкус был ужасный, но он все равно съел их. Нозапасы его были ограничены. Если бы он знал, что все это действительнопроизойдет, он откладывал бы больше. В глубине его сознания пряталось нечто,что ему не хотелось видеть. Какой-то отдаленный уголок был словно завешандрапировками, а за ними что-то скрывалось. Виднелись только костлявые,скелетоподобные ноги. Лучше не заглядывать. Потому что там, за драпировками,стоял исхудалый труп по имени ГОЛОД.

— О нет, — сказал Ллойд. — Кто-нибудь придет сюда.Разумеется придет. Это так же верно, как и то, что дерьмо прилипает к одеялу.

Но он все вспоминал о своем кролике. Он ничего не мог ссобой поделать. Он выиграл кролика с клеткой в школьной лотерее. Отец былпротив, но Ллойду как-то удалось убедить его, что он будет ухаживать закроликом и кормить его из своих денег. Он любил кролика и заботился о нем.Сначала. Но увы, он быстро обо всем забывал. И однажды, раскачиваясь на шине,подвешенной на заднем дворе их маленького домика в Марафоне, штат Пенсильвания,он внезапно подскочил на месте, вспомнив о кролике. Он не вспоминал о нем запоследние… ну, недели две или немного больше. Просто это как-то выскочило унего из головы.

Он побежал в небольшой сарайчик, пристроенный к амбару.Стояла жара, совсем как сейчас, и когда он шагнул внутрь, вкрадчивый запахнаполнил его ноздри. Мех, который он так любил гладить, свалялся и почернел.Белые личинки деловито копошились в глазницах, где когда-то были хорошенькиерозовые глазки. Лапы кролика были изранены и окровавлены. Он попытался убедитьсебя в том, что лапы были покрыты кровью из-за того, что кролик царапал ими постенкам клетки, и несомненно так оно и было, но какая-то болезненная, темнаячасть его сознания шептала ему, что, может быть, кролик, доведенный голодом допоследней степени отчаяния, попытался съесть самого себя.

Спустя некоторое время после полуночи он заснул, а этимутром он стал трудиться над ножкой своей койки. Теперь, посмотрев на своиокровавленные пальцы, он с новым ужасом подумал о том давнишнем кролике,которому он не хотел принести никакого вреда.

К часу дня двадцать девятого июня он открутил ножку койки. Вконце концов болт стал выкручиваться с глупой легкостью, ножка звякнула о полкамеры, и он посмотрел на нее, удивляясь, зачем же она ему понадобилась. Ножкабыла длиной около трех футов.

Он взял ее в руки и принялся колотить по стальной решетке.

— Эй! — завопил он. — Эй, выпустите меня отсюда! Я хочувыбраться отсюда, вы поняли? Эй, черт вас побери, эй!