Субботним утром в Москве было пусто и гулко, как вресторане, из которого все разошлись, и вновь веселье начнется еще не скоро,под вечер! Редкие прохожие брели, подняв воротники, одинокие машины, неразобранные со вчерашнего дня, были кое-как приткнуты к припорошенному сухимснежком тротуару, и Дэн вдруг подумал, что у машин усталые и недовольные морды.

Ледяной ветер лез за воротник, и руки сильно мерзли, аперчатки он позабыл. Размышляя о том, что сейчас, до Глафиры, он съест омлет ивыпьет самую большую кружку кофе со сливками и шоколадной крошкой, а потом,когда она появится, станет шикарно покуривать и прихлебывать «двойной эспрессобез сахара», он размотал с шеи шарф, с удовольствием принюхиваясь к запахамкофе и вкусной еды, и тут увидел ее. Она сидела совсем близко, смотрела в окно,и перед ней стояла огромная кружка – с белоснежной шапкой взбитых сливок,припорошенной шоколадной крошкой.

Дэн помедлил, пристроил на плечо сумку и подошел.

– Здрассти.

Глафира посмотрела на него, и он вдруг быстро и глубоковздохнул.

– Привет. Спасибо, что пришли. Сегодня суббота, а ясовершенно про это забыла! Заставила вас ехать, да еще так рано.

Дэн пожал плечами и плюхнулся напротив.

– Мой муж Разлогов, – продолжала Глафира, – всегда говорил,что в выходной день в приличный семейный дом можно звонить не раньше часа дня!До часу все спят, и звонить нельзя.

Дэн, который обычно спал не до часу, а пока мать не разбудит– хоть до трех! – сказал, что у него очень много работы и по субботам он встаетни свет ни заря. Чтоб работать.

Кажется, она не поверила ни одному его слову.

– Давайте завтракать, – предложила она, – а потом ужеразговаривать. А то так, на пустой желудок, беседовать неинтересно.

Дэн сказал, что он вполне может разговаривать, а завтракатькак раз вовсе не обязательно. Вот какую гордость демонстрировал ГлафиреРазлоговой Дэн Столетов! Вот какие гастроли давал!..

Пока она заказывала свой омлет, Дэн быстро ее рассмотрел.Она тоже выглядела утомленной, как будто не спала – может, вправду не спала?..Под глазами тени, щеки бледные, и словно мерзнет – огромный вязаный шарф, вкотором она вчера была, лежал у нее на коленях, и она время от времениподсовывала под него руки, грела, наверное.

Когда Дэн, согласно ранее продуманному сценарию, заказалдвойной эспрессо без сахара, Глафира Разлогова посмотрела удивленно, сверкнулиее очки, за которыми ничего было не разглядеть.

– А поесть? – спросила она как-то очень просто. – В такойхолодный день обязательно надо поесть!

Дэн не мог рассказать ей про «сценарий», про бессонницу, прото, что он сильно нервничал со вчерашнего дня и до сих пор никак не отойдет! Ипризнаться в том, что есть перед ней ему неловко, не мог тоже!

– Ну как хотите, – сказала она, словно сожалея, и он решил,что чем-то уже ее разочаровал.

…Ты не можешь ее разочаровать! Она ведь тебя даже незамечает. Только по-своему, по-умному, не как те, которые всех собеседников потелефону называют «Мася»! Ты ей для чего-то нужен. Что-то ей нужно узнатьтакое, что, может быть, знаешь только ты один. Вот и сиди спокойно, пей свойкофе, раз уж завтракать не стал, ни о чем… таком не думай.

…Как же не думать, если думается?..

– Денис, может, вы все-таки съедите, ну хоть булку с маслом!

– Называйте меня Дэн.

Тут она вдруг улыбнулась.

– А вы меня Глэдис!

Он не понял.

– Почему Глэдис?

– А почему Дэн?

Он пожал плечами. Ну а как иначе-то? Мамино обращение«Дениска» не годится, а Дэн – и шикарно, и современно!

– У меня есть знакомый итальянский ювелир, – и она отправилав рот кусок омлета, – так вот он утверждает, что у русских совершенно, нусовершенно европейские имена! Мы с вами – подтверждение его теории! Я Глэдис.Вы Дэн.

Смеется, понял журналист Столетов. Она надо мной смеется.

– Кстати, именно этот итальянец сделал кольцо, – и онапокрутила у Дэна перед носом своим бегемотом, – которое потом украли, а послеоно нашлось.

– Я не понял, кто украл-то?

Глафира пожала плечами.

– Я не знаю.

– Нет, не мы с Сапоговым…

– Господи, – перебила Глафира с досадой, – при чем тут вы сСапоговым!

– Нет, но она говорила, что это мы с Сапоговым…

– Денис. – Его собеседница отложила вилку, перегнулась черезстол и серьезно посмотрела ему в глаза. – Я понимаю, что вас обидели, обвинилиневесть в чем и всякое такое!

– Да ничего меня не обидели, только я все равно ничего небрал!

– Я знаю, – твердо сказала Глафира, – но мне нужно понять,как именно перстень исчез из моей шкатулки и как потом туда вернулся! ВашаОлеся…

– Ни черта она не моя! То есть я хотел сказать…

– Ну да, – согласилась Глафира по-прежнему серьезно, – этасамая Олеся сфотографирована с моим кольцом. Второго такого нет. Я выяснила уювелира, который любит русские имена. Понимаете?

– Понимаю, – согласился Дэн, не понимая, что он долженпонимать.

– Это кольцо, – и она погладила своего бегемота, как живоесущество, – лежало в шкатулке у меня дома. Потом его оттуда зачем-то взяли итуда же вернули. Вы не могли ни взять его, ни вернуть, это совершенно ясно.

– Так, – кивнул Дэн. – И… что?

– А вот что!

Под своей курткой, припрятанной на соседнем стуле, онаоткопала сумку, вытащила хорошо знакомый Дэну журнал – тот самый! – и быстропролистала. В сером утреннем свете полыхал ее бриллиант.

– Денис, откуда взялась эта фотография?

– Да я уже вам говорил сто раз! Мы с Сапоговым…

– Денис! – она слегка повысила голос. – Послушай меня. Вотэта фотография откуда взялась?

Он посмотрел. Моргнул. Посмотрел на Глафиру, а потом опять вжурнал.

Жесть какая-то с этими фотографиями!

С этой-то что не так?! Обычная пляжная идиллия – она вбикини и в загаре, и он в нелепейших пляжных труселях до колен!

– Денис, кто вам ее дал?

Он пожал плечами.