– Ну, наверное, она сама и дала! Мы только в квартиреснимали, а на пляже… как же?.. Это называется «Из личного архива», и такиефотки…

– То есть она отдала вам фотографию, да? Или прислала поэлектронной почте?

– Нет, так отдала! Сапогов просил по почте, и чтобразрешение было повыше, а она сказала, что на компьютере не умеет. То естьтолько включить и выключить умеет, а больше ничего. Сапогову-то нужно какминимум двадцать мегапикселей, он потом всю обратную дорогу ругался, что послесканера качество упадет так, что вытягивать придется. – Дэн хлебнул остывшегокофе и спросил осторожно. – А с этой фоткой что не в порядке, а?

– Все, – сказала Глафира жестко, – с ней все не в порядке!То есть Олеся дала вам пакет с фотографиями, вы их отсканировали…

– Сапогов отсканировал!

– Их отсканировал Сапогов, – терпеливо продолжала Глафира. –И вы украсили ими интервью.

Дэн улыбнулся – с некоторым превосходством.

– У нас говорят «поставили в номер».

– Вы все фотографии поставили?

– В каком смысле – все?

– Все, что от нее получили?

– Боже сохрани, – перепугался Дэн Столетов, – она дала штукдвадцать, а мы взяли… ну три, наверное. Ну эту с морем, само собой, потом ещевот эту, на балу, и ту, где она в школе. Ну да, вот три и выходит!

– Кто их выбирает? Кто решает, какую поставить, а какую нет?

Дэн смотрел на нее во все глаза. Она сильно волновалась –вон, даже щеки загорелись! И шарф свой она сбросила с колен, теперь он огромнымкомом лежал на соседнем стуле, поверх куртки и сумки. И спрашивала онабыстро-быстро, будто на одном дыхании.

– По разному бывает, – сказал он, не понимая, чего она такволнуется. Из-за Разлогова, что ли, который едва виден на этой самой пляжнойфотографии? – Бывает, фоторедактор ставит, а главный утверждает. А бывает,главный сам выбирает, а фоторедактор ставит…

– А здесь как было?

– Я… я не помню, Глафира.

– Вы должны вспомнить, – отчеканила она. – Это очень важно.

– Да не помню я совсем! Я материал сдал, а что потом было…

– Это очень важно! – почти крикнула она, и какой-то дядька,читавший в отдалении газету, поднял голову и посмотрел на них поверх очков. –Послушайте, Денис, – заговорила Глафира потише, – если я не пойму, откудавзялась именно эта фотография, – и она ткнула вилкой в полуголую Олесю, – яничего не пойму! А для меня это сейчас… самое важное.

– А что такого в этой фотографии? – не выдержал Дэн. – Нупляж, ну море, ну Олеся!..

Глафира кивала, как бы подтверждая каждое его слово, и, недойдя до Разлогова, Дэн устыдился и перечислять перестал.

– Ну, – повторила Глафира. – А еще кто?

Дэн вздохнул.

– Владимир Разлогов. Ваш муж.

– Вот именно. – Она посмотрела Дэну в лицо, как будтоприкидывая, сказать или не сказать, и все же договорила: – Мой муж ВладимирРазлогов славился тем, что всегда соблюдал правила игры. Он был… сложныйчеловек, но по-своему честный.

– И… что это значит?

– Он никогда не ездил на курорты в обществе своих подружек,– тихо и твердо сказала Глафира. – Никогда, понимаете? Как раз во избежание…таких фотографий. Это правило выполнялось железно. Он не возит девиц наострова, а я не привожу кавалеров домой.

– Понятно.

– Ничего вам не понятно.

– Ну да, – вдруг окрысился Денис Столетов, – еще скажите,что я очень молод и взрослые отношения мне недоступны. Только это никакие невзрослые отношения, а… извращение какое-то!

– Вы ничего не понимаете!

– Да что тут понимать-то?! Ка-акое благородство! Он не возитбаб на моря, а вы не спите с мужиками в его постели! Какое взаимопонимание!Какая тонкость чувств!

– Послушайте, – удивленно сказала Глафира, – что это вы такразошлись-то? Или вы воспитывать меня хотите?

– Никого я не хочу воспитывать! Только взрослые почему-тоуверены, что самое правильное – это когда красиво врут! Вы же врете! Вы всевремя врете! И мужу вашему небось врали, а он вам верил! Это называется«правила игры»?! То есть вранье по правилам?! Он честный человек, он девиц ссобой на курорты не возил! А вы-то тогда кто?!

– Кто… я?

– Вы такая же, как они все, даже хуже! Нет, вы в сто тысячраз хуже, потому что прикидываетесь другой!

– Я не прикидываюсь.

– Прикидываетесь! Вчера Дунаевского цитировали…

– Лебедева-Кумача.

– Какая, на хрен, разница! Да вы должны были его, этогомужа, пинками выгнать, когда он стал с девицами путаться, и начать все сначала!А вы теорию придумали, что он честный, только как-то по-своему! И все радичего?! Ради его денег, и ничего больше! И, значит, вы такая же, как все эти!

Тут Дэн ткнул в многострадальную Олесю чайной ложкой так,что смял страницу. Олесино бикини поехало в сторону и перекосилось. Глафирапосмотрела на перекошенное бикини и вновь перевела на Дэна изумленные и,кажется, веселые глаза.

– Что вы надо мной смеетесь?!

– Я не смеюсь.

– Вчера я думал… А вы, вы ведь даже не такая же, вы хуже,потому что врете убедительней! Они дуры, у них все на лице написано, а у вас,наоборот, написано, что вы… что вы… благородная. Ангел! А на самом деле…

– На самом деле, – вдруг сказала Глафира, – я устроила емуужасную сцену, когда первый раз он… мне изменил и я об этом узнала. Ужасную,правда. Мне до сих пор стыдно, хотя много лет прошло. И уйти я хотеланемедленно. Я тоже кричала, что это нечестно! Ну вот как вы сейчас. И что я немогу так жить. И конкурировать с его бабами я ни за что не стану! И он меняотговорил, Разлогов! Он сказал – давай ты сейчас пока никуда не пойдешь. Апойдешь, когда встретишь мужчину своей жизни.

– Встретила? – мрачно поинтересовался Дэн Столетов.

Глафира пожала плечами.

– Вроде… да. Вроде встретила.

– И не ушла?..

– Не от кого уходить. Разлогова нет.

– А зачем ты вообще вышла за него замуж, а?! Ну если нелюбила? Исключительно из-за денег?! Все из-за денег?!