Правила были установлены – а куда деваться-то?! – и Разлоговнеукоснительно их соблюдал. А Глафира, как всякая нормальная женщина, конечноже, их нарушала. О правилах никто не знал и не мог знать, вот и появиласьфотография, явно подложная. И вторая, с бриллиантовым бегемотом, совершеннонеобъяснимая.

Как бегемот попал на палец Олеси Светозаровой и как вернулсяобратно? И, главное, зачем?! Зачем была проделана такая сложная комбинация?!

Глафира замолчала и ладонями обхватила щеки.

– Ты чего? Зуб заболел?

– Дэн, когда ты сможешь узнать, кто выбрал из всех остальныхи поставил в номер фотографию на пляже?

– Да как только Сапогов трубу возьмет! Он спит по субботамчасов до трех, раньше ни за что не встанет, хоть из пушки стреляй!

– Позвони мне сразу, ладно?

– О’кей. А чего ты вдруг так всполошилась?

– Я не всполошилась, – с досадой сказала Глафира. – Просто яничего не могу понять, совсем ничего…

И опять сунула лицо в сложенные ковшиком ладони.

Ты опять врешь, сказал вдруг где-то поблизости ВладимирРазлогов отчетливо, настолько отчетливо, что Глафира отняла руки и огляделась.Никакого Разлогова, конечно же, не было поблизости, только Дэн Столетов, еесегодняшний неожиданный друг, сидел напротив и таращил на нее шоколадные,печальные, как у больной мартышки, глазищи.

– Я не вру, – вслух сказала перепуганная Глафира.

– Да я понял! – ответил Дэн, но он Глафиру не интересовалрешительно.

Почему я вру?! Где я вру? И почему… опять!

Потому что ты не даешь себе труда понять. Ты трусишь,мечешься, как белка, а на самом деле просто прячешься! Ты прячешься со страху –ты просто не можешь заставить себя понять, и ты сама это прекрасно знаешь. Тыдолжна разобраться, здесь и сейчас, и пойти дальше, не останавливаясь и необорачиваясь назад. Если ты не разберешься, никуда ты не пойдешь! Ты так ибудешь рассматривать прошлое и убеждать себя, что не понимаешь, что случилось ствоей жизнью. Ты не сможешь идти вперед, потому что тебе нужно будет все времяоглядываться. А идти спиной вперед трудно, вернее сказать, невозможно.

…Но мне страшно! Так страшно, как не было никогда в жизни. Ия точно знаю, что после того, как я разрешу себе додумать до конца, всеизменится – опять, и опять окончательно, бесповоротно и необратимо! Никто непридет назад, и я тоже. Я стану другой, и моя прежняя жизнь тоже станеткакой-то другой, и сейчас я даже не могу себе представить – какой именно. И мнестрашно.

…Брось скулить, сказал Разлогов раздраженно. Какая ты,ей-богу, нервная стала! Брось скулить и думай. Ну!

– Ну, – пробормотала Глафира, – ну-ну…

Взять из коробочки бриллиантового бегемота могли тричеловека – сама Глафира, ее муж Разлогов и Андрей Прохоров, иногда посещавшийГлафиру дома, в нарушение установленных раз и навсегда правил. Не то чтобыГлафира укладывала Прохорова в мужнину постель, просто иногда, когда Разлоговбывал далеко, Прохоров заезжал за ней, и они пили кофе, собирали Глафиринчемодан, чтобы лететь в «романтическое путешествие», и даже целовались – какраз в гардеробной, где точно не было камер. Между прочим, Глафира не испытываланикаких угрызений совести, наоборот, чувствовала себя умницей и немногопроказницей – пусть Разлогов не нарушает правил, ей-то они уж точно не писаны!Что-то, конечно, было в этом такое, вроде «на-кася выкуси» и еще что-то вроде«ты первый начал», но Глафира тогда об этом не задумывалась.

Итак, их всего трое.

Сама Глафира кольцо не брала и Олесе не отдавала, это оназнает точно. Значит, или Разлогов, или Прохоров.

Зачем это могло быть нужно Разлогову?.. А Прохорову зачем?

Если Разлогов решил подарить любовнице Олесе ее, Глафирино,кольцо, то почему он потом вернул его обратно? И, выходит, Разлогов простодавал его любовнице… поносить, что ли? Чтобы она в нем сфотографировалась, чтоли?.. И чтобы потом отдала обратно?..

И в эту абсолютно невероятную схему ну уж никак неукладывается… романтический фотомонтаж с морского побережья! Разлогов-то точнознал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда! Или…фотография с кольцом не имеет никакого отношения к фотографии с пляжа?! Тогда,выходит, целый заговор был сплетен вокруг совершенно рядового и никчемногоматериала про девушку Олесю Светозарову! Заговор почти шпионский, с подложнымиснимками и крадеными бриллиантами!

И зачем?! Зачем? Зачем?..

Выходит, что незачем. Выходит, не Разлогов утащил у неебриллиант. Но тогда – ввиду того, что его не утаскивала и сама Глафира! –получается, что вся комбинация была задумана именно Прохоровым.

Он утащил бриллиант, он отдал его красотке Олесе, он собралв фотошопе невозможную пляжную картинку и велел Олесе «подсунуть» ее вместе состальными фотографиями! В конце концов, именно он притащил журнал к себе вквартиру и выложил на стойку, чтоб Глафира уж точно, с гарантией разглядела всеподробности разлоговского свинства!..

Подробности свинства. Да уж… Куда уж хуже – в смыслесвинства.

И тут Глафира все поняла. Поняла и подумала совершеннохладнокровно: этого не может быть, потому что не может быть никогда, как про тусамую фотографию. От наступившей холодной ясности у нее вдруг загорелись уши,как от мороза, и она потрогала их руками, словно это были чьи-то чужие уши.

– Дэн!

– А?

– Вот мой телефон, позвони, как только тебе удастсярастолкать Сапогова.

Он мельком глянул на визитную карточку – солидную, чутьжелтоватую, плотной бумаги, с черными, отчетливо набранными буквами, без всякихкренделей. Глафира Суворина, к.ф.н.

– Что такое кфн? Коэффициент физического натяжения?

– Кандидат филологических наук, болван.

– А почему Суворина? Ты живешь по подложным документам?

– Почему по подложным? – не поняла Глафира.

– Или ты не Разлогова?

– Нет, – призналась она растерянно. Эти самые «подложныедокументы» вдруг зацепились за что-то у нее в голове, и после холодной ясностивсе опять закружилось, понеслось, сделалось размытым, как на смазаннойфотографии. Следовало остановить карусель и подумать, но ей было некогда.Потом, все потом!..

– Мне удобнее было говорить, что я Разлогова, – объяснилаона, пытаясь удержать карусель странных, невероятных мыслей, – да я и привыкла.И все привыкли!.. Глафира Разлогова, по-моему, красиво…