– Боюсь, Боренька, что это совершеннонедоказуемо. – Она наконец убрала руку с тела мужа и теперь перебиралалистья на земле. – Он ведь сам признался на суде, бедняга. А то, что япотом привезла его в пансионат, вовсе не преступление. Мне хотелось заботитьсяо нем. Любая сиделка или охранник подтвердят. А вы – вы довели его до смерти.

– Вы разговаривали с Прониной, – прошепталДенисов. – Она про вас все знает.

– А, разговоры… – Раева сделала слабый жест рукой,из пальцев посыпались листья. – Всего лишь разговоры, Боренька, вы этопонимаете… – Она наклонила голову, потому что голоса раздавались всегромче, подсказывали правильные фразы. – Поэтому лучший совет, который ямогу вам дать, – напишите добровольное признание в том, что вы доводилиАнтошу до самоубийства. Много вам не дадут, я напишу самое…

Договорить ей не удалось. С хриплым взвизгом Денисовбросился на нее, повалил на лежащее рядом тело и изо всей силы сжал пальцы натонкой змеиной шее. Гадина почти не дергалась, но он все равно делал односудорожное усилие за другим, боясь, что она вырвется, и тогда ему уже никуда недеться. Под пальцами что-то хрустнуло, обмякло, но он знал, что этопритворство. Потому что она всю жизнь притворялась как никто другой. Нет, егоне проведешь! И он сжимал, сжимал пальцы, зная, что разжимать ни в коем случаенельзя.

И даже когда выскочивший на поляну охранник ударил его поголове и Денисов бесчувственным кулем повалился на бок, его цепкие пальцы всеравно продолжали сжимать горло женщины, умершей уже несколько минут – а насамом деле много лет назад.

– Знаешь, я уверена, что Раева это сделаласпециально, – сказала Даша, кутаясь в плед на диване. – Все равно онане смогла бы жить дальше. Даже тогда, когда она на меня набросилась, у менябыло ощущение, что меня не живой человек пытается придушить, а какая-то кукла смеханизмом. Вроде бы еще движется, но завод уже закончился и она через паруминут замрет.

– М-да, – задумчиво проговорил Максим. –Столько лет питаться ненавистью и мщением, а потом обнаружить, что ненавидетьбольше некого… Сейчас, после ее смерти, мне ее даже жалко. И стариков всехжалко. Что с ними-то будет?

– Я думаю, что с ними все будет хорошо, – пожалаплечами Даша. – Точнее, вот как: для них ничего принципиально неизменится. Придет новый управляющий, и если он будет заботиться о них так же,как заботилась Раева, то большего и не потребуется. Все равно каждый из нихживет в своем мире.

– Дашка, а как ты догадалась, что это именно Раева?

– Главное было понять, что Петр Васильевич написал непять историй, а одну, – объяснила Даша. – А дальше очень просто:Раева сама как-то сказала мне, что ее родители погибли в катастрофе. Помнишьвторой рассказ? Только Боровицкий расположил их не в хронологическом порядке.Но была еще одна подсказка, про которую я Раевой не сказала.

– Какая?

– Однажды Боровицкий рассказал мне, что много лет назадвыслушал признание в соучастии в убийстве. Говорил, что признавшийся емучеловек очень боялся, и этот страх передался ему. Петр Васильевич ничего нерассказывал мне просто так. Я уверена, что так и было на самом деле, а тотчеловек…

– Парень, который приносил цветы убитой Свете, чтобывыманить ее из квартиры, – закончил Максим. – Он же – главврачДенисов-Борисов.

– Точно. В пятой истории Боровицкого о нем большеничего не рассказывается, кроме того, что он молчал.

– Получается, не молчал.

– Да, он признался Боровицкому – не знаю, где и прикаких обстоятельствах. Денисов сказал, что двадцать лет назад, но на самом делемогло пройти сколько угодно времени. Кстати, думаю, именно он встретил АнгелаИвановича, когда тот из тюрьмы вышел. Раева сказала – «этот», не называя имени,но больше никто, кроме главврача, это не мог быть. А остальное просто делослучая: Боровицкий попал в пансионат и узнал Денисова, потом разговорился сАнгелом Ивановичем, выстроил картину его жизни из рассказов бедного старика идогадался, что перед ним одна из жертв той давней истории. Но самое смешное,Максим… Мы с тобой все старались понять, разобраться, разгадать ребус и невидели, что Петр Васильевич оставил нам подсказку. Даже думать не нужно было,только ее разглядеть!

– Какую?! – поразился Максим. – Покажи!

Даша достала свой листочек с именами героев историйБоровицкого и стала переписывать их в два столбика.

«Лена. «Роман.

Ирина. Алексей.

Диана. Егор.

Инна. Виктор.

Яна» – в первом. Антон» – во втором.

Когда закончила, протянула листок Максиму.

– Ну и что? – не понял тот.

– Максим, но ведь все так просто! Прочитай первые буквыженских имен и мужских.

– «Лидия Раева», – прочел Максим. – Твоюмать, вот гнусный старикашка!

Даша невесело рассмеялась.

– Он не гнусный старикашка, он мангуст, – сказалаона. – Несчастный мангуст, который никак не мог вылезти из своей карусели.Петру Васильевичу нужно было любую жизнь превратить в книгу, понимаешь? Это вконце концов его и убило. А мы с тобой подозревали Окуневу, и Красницкую, ивесь пансионат целиком, и даже безобидного Виконта… Искали среди больных, анужно было искать среди здоровых. Господи, какое счастье, что все закончилось!

Она подошла к мужу и уткнулась носом в его плечо. Максимпровел рукой по ее волосам, глядя в окно – туда, где солнце садилось в глубинуоранжевых и желтых деревьев.

– Дашка… – помолчав, позвал Максим.

– Ну что тебе?

– Мы когда будем переезжать в большую квартиру?

Даша подняла глаза на мужа и улыбнулась во весь рот.

– Весной, Максим! Переезжать надо весной! А велосипедыкупим зимой, и пусть они у нас стоят!

– Четыре велосипеда! – Максим покружил Дашку покомнате на руках под ее радостные вопли, посадил жену в кресло, а сам плюхнулсяна диван. – Два мне, два – вам с Леськой!

– Нет, три!

– А еще лучше – пять!

– Куда тебе пять велосипедов?!

– И еще один – про запас!

Проша посмотрел на двух счастливых людей, швыряющих друг вдруга диванной подушкой, и положил подбородок на лапу. Вот теперь все былохорошо. И даже то, что вечером с ним погуляли только до угла дома, можно былопростить хохочущим хозяевам.

Он поворчал для приличия, стукнул хвостом по полу изадремал. День завтра обещал быть солнечным – это он точно чувствовал.

Иван Сергеевич Яковлев по прозвищу Виконт стоял у черногопруда, в котором не было рыбок, но смотрел не на пруд, а на заходящее солнце.Ему пришлось прищуриться, потому что оно было еще ярким. Он бросил короткийвзгляд на дорогу и увидел, что машина подъехала.