В полутьме открылась дверь. Мне показалось, что там вспыхнулнебесный свет, а из него, как Афродита из морской пены, выступила женщина, еслименя не обманывают выступающие далеко вперед вторичные половые признаки. Еекоротко подстриженные волосы цвета ее губ, а губы – крупные, чувственные,пылали, как пурпурное зарево заката. Однако одета в облегающую кожаную курткуцвета космоса, где множество молний, карманов, пряжек, застежек, отчегопоходила не то на бронежилет, не то на боевой костюм.

Но в поясе тонка, на поясе нож и пистолет в кобуре, аблестящие брюки я сперва принял за очень темные колготки. В довершение всего вперчатках до локтей, тоже черного цвета. И в то же время лицо ее оченьженственное, милое, несмотря на мальчишечьи подстриженный затылок.

Я переступил с ноги на ногу, череп накалился от мыслей. Еслимужчины – уроды все до единого, даже этот красавец – урод, ибо слишком красив,для мужчины это мерзко, то я в этом приключении еще не встретил некрасивойженщины. Эта же с красивым надменным лицом, гордая приподнятость скул,изумительно красивые, широко расставленные синие глаза, белоснежная шея ивысокая грудь, торчащая, как наконечники стрел, а вместо пояса ей подошел быбраслет с моего бицепса. Правда, не нынешнего.

– Илельна, – вырвалось у меня.

– Узнал?

– Еще бы, – прохрипел я.

– Ты был хорош, – сказала она оценивающе, – но меняупустил…

– Разве? – спросил я. – Сейчас-то я тебя поймал?

Она рассмеялась быстрым жестоким смехом, все пятеро быковугодливо захохотали. Илельна нахмурилась, внимательно осмотрела меня с головыдо ног. Голос ее прозвучал холодно и бесстрастно, словно шел от СнежнойКоролевы:

– Заканчивайте…

Все пятеро снова вскинули пистолеты, дула смотрят мне вгрудь, я изготовился к боли, к ударам раскаленного металла. Тут же комнатунаполнило грохотом выстрелов. Громилы вздрагивали, дергались, кто-то успевалвыстрелить, но пули уходили выше моей головы, а то и вовсе в потолок, потомразвернулись и начали стрелять в темный угол. Красноватые вспышки различилискорчившуюся фигуру с пистолетами в обеих руках. Пули рвали тело незнакомца начасти, но он упорно продолжал стрелять, пока пятый, последний, не выронилпистолет, и лишь тогда упал, распростершись в луже собственной крови.

С болью в сердце я узнал минотавра, такого умелого иопасного, но допустившего серьезную оплошность: показавшего мне фотографиюсвоей семьи. Женщина отпрыгнула в тень, в ее руках молниеносно появился длинныйкривой меч, ятаган. Она всматривалась в неподвижное тело, потом поймала вперекрестье прицела своих прекрасных глаз меня, уже с железным прутом в обеихруках, я за это время успел отскочить назад и выдрать его из стены.

Поигрывая боевым ятаганом, она приближалась, на губахзловещая улыбка. Глаза бросили глумливый взгляд на железный прут в моей руке.

– Мне кажется, Ваше Величество, – заметила она ядовито,– автоматы от вас далековато, а ваш меч недостаточно заточен…

– Достаточно, – ответил я сдержанно.

– Для чего?

– Самое трудное в жизни, – ответил я медленно, –вовремя из нее уйти. Могу сказать в утешение, что хоть жизнь и трудна, но, ксчастью, коротка!.. Вы не знали? Вообще-то жизнь дается один раз, а удается ещереже…

Я болтал, не останавливаясь, а глаза бегают по всемупомещению, схватка должна закончиться не в этом углу, здесь слишком просторно ичисто. Злобная дура полагает, что буду бить этим железом, идиотка, меня самогоза это распнут: палкой – по женщине! Да еще вдруг попаду по голове, по лицу?Нет, это важное дело, в смысле ее убиение, должно происходить либо вон там, вдальнем конце, там окно, я к нему прислонюсь, обессиленный и весь в крови,избитый, едва живой, а она с торжествующим криком ринется, как бык… как бычиха,чтобы окончательно меня смять, расплющить, растоптать. Я отступлю в сторону, ато и просто упаду, но не злонамеренно, а в обессиленности, как в Лебединомозере, а она с разгону шарахнется, вышибет двойную раму со стеклопакетами ивывалится с семнадцатого этажа. Я только услышу долгий затихающий женский крик,в котором будет ярость от понимания, что я перехитрил, хотя я совсем не будухитрить, это нехорошо, все произойдет непреднамеренно, спонтанно, как любовь спервого взгляда… А потом звон, лязг, я выгляну в окно, далеко внизу ее тело вкрасивой эротичной позе с раскинутыми в стороны руками и раздвинутыми ногами накрыше разбитого мерседеса, подол чуть задран, открывая красивой формы ляжки… ахда, на ней узкие черные штаны, совсем как колготки, но все равно головаповернута набок, в позе танцующей Кармен, так смотрится более гордо и вместе стем беззащитнее, мужчины это любят, крови отсюда не видно, это не мужчина,тогда бы забрызгало половину квартала и красные брызги сползали бы со стен ибежали красными говорливыми ручьями…

Если не удастся отступить в тот угол, то можно по диагонали,там из стены торчит заостренный штырь, равный по длине копью Мордреда. Я дажене буду толкать ее на это копье, это хоть песчинку да положит на чашу весовмоей вины, она сама с разгону напорется, сама, сама. И я буду весь в белом, аона, соответственно, в коричневом… Впрочем, этот вариант паршивый, такнапорется грудью, я только увижу, как из спины между лопатками высунетсяокровавленный металлический штык, а это не эстетично, надо, чтобы в последниймиг бытия видела меня, глаза расширились в понимании всего, что случилось,можно успеть раскаяться, прошептать что-то, изо рта покажется кровь, самуюмалость, это из мужчин плещет ведрами, а из женщин одна-две капли, чтобы обозначитьранетость…

Впрочем, можно и там, между стеной с окном и стеной скопьем, пара табуреток лежит острыми ножками вверх, а я сам видел, как одинкоммандос бросил зеленого берета на такой стул, и ножка проткнула насквозь,высунулась из груди. Правда, эта не настолько носорожиста, ее веса может нехватить для земной гравитации, лучше будет чуть дальше, там со стены свисаюткакие-то провода… Конечно же, под высоким напряжением, если эту дуру пихнуть наних… да что это я такой сегодня грубый: пихнуть, толк-путь, подставить ножку,споткнуться, нехорошо, все-таки женщина, к тому же красивая. Должна самапопасть на эти провода, а я с бессильным сожалением буду наблюдать… нет, лучшеподбегу с желанием спасти, но она уже будет мертва и упадет мне на руки с последнимисловами раскаяния и молитвой… в смысле, прости, Вася, я была не права, мой счетв швейцарском банке на такой-то цифре, отдай бедным неграм, а еще лучше –русским, пусть погасят национальный долг, как раз хватит…

Все это, естественно, моментально проносилось в моей голове,так бывает, говорят, в предсмертии, когда успевают увидеть вроде бы всю жизньсо всеми подробностями, а то и не только свою, что куда интереснее, она еще неуспела договорить, как я ответил:

– Африка – она и в Африке Африка.

Она насторожилась.

– Это что значит?

– Что жизнь – игра с постоянно меняющейся системойправил. Истина, что у тебя в руках меч, а у меня палка, но разве здравый смыслне подсказывает, что не надо верить абсолютным истинам?