Я оглянулся сожалеюще, так уже привык к этим могучим взрывампиротехники за спиной, и чтобы догоняющая стена огня, жаркая и оранжевая, каккипящее солнце, чтобы толчок в спину, и мы красиво и замедленно взлетаем,подброшенные волной, нас несет на гребне волны, как в ласковых ладонях, нежимсяи красиво помаваем, а потом уже без всякой нежности нас бросает оземь, торкессаспрашивает, о’кей ли я, а я красивым мужественным голосом отвечаю, что да, всео’кей…

Видать, маловато этих заброшенных заводов осталось,мелькнула мысль, иначе бы все здесь вдрызг…

Торкесса тоже оглянулась, спросила жалобно:

– Ничего не понимаю!.. А теперь что?

– Теперь будем ждать, – объяснил я. – Мы наделали шороху,верно?.. Теперь они сами выйдут к нам.

– Ты это уже говорил, – напомнила она.

– А разве так не случилось?

– Но не два же раза подряд?

Я отмахнулся:

– Это раньше два одинаковых эпизода считались дурнымвкусом, а теперь жизнь приблизили к искусству, а искусство – к жизни. Этозначит, что какая у людей серая и унылая жизнь без малейших просветов и надеждычто-то изменить, как разве что насобирать пробок от пепси, такое и самоискусство!.. То есть правдивое искусство. Ты ведь за правдивое?

Она обалдело кивнула, хотя в глазах отчаянная жаждабрехливости в искусстве, обмана, как и страстное желание слышать от мужчиныласковые слова, пусть даже выучил их по учебнику сексуальных отношений длягородского транспорта.

– И что теперь? – повторила она жалобно.

– Будем ждать, – тоже повторил я, – хорошо быгде-нибудь в таком месте, где исключены встречи со знакомыми.

– Почему?

– Ну, скажем, если встретишь одноклассницу на соседнейулице – одно, а если встретишь ее же в джунглях Амазонки – другое, не так ли?

Она испугалась:

– Мы отправимся в джунгли Амазонки? Но там же анаконды,кочевые муравьи, злые попугаи, и у меня нет купальника…

– Женское мышление, – сказал я, – самое прямое в мире.Даже в Галактике. Я же сказал – к примеру… Хотя если подумать, то в этом что-тоесть. Если в джунглях Амазонки к нам подойдет школьный приятель и начнетвыведывать тайны Вселенной, то мы как-нибудь да допрем, что не наш этоприятель, не наш…

Она смотрела испуганными глазами. Вздохнула обреченно:

– Заказывать билеты?

– Погоди, – ответил я. – Это не так просто. Это вы повсем галактикам, как стрекозлы, а нам из одного района в другой переехать –пять виз оформлять. Хотя…

Я задумался, она спросила с тревожным любопытством:

– Что?

– Хотя, говорю, в нашем случае это может пройти почтинезаметно. Даже без упоминания или с коротким упоминанием. Но я не уверен, чтонам придется забираться так далеко. Достаточно забраться в подмосковный леспоглубже, к примеру, в Южное Бутово, чтобы любая встреча с людьми показаласьподозрительной.

Я умолк, тревожно огляделся. Она тоже осмотрелась, спросилашепотом:

– Что?.. Ну говори же, что?

– Пока не знаю, – ответил я отрывисто. – Говорим ужедолго… Сейчас должно произойти.

– Что?

– Не знаю, – огрызнулся я. – Либо взрыв, либо погоня.

– От кого? Прости, за кем? Мы всех уже победили…

– Не знаю, – ответил я в беспомощности. – Но мы вотуже, сколько прошло, полчаса или почти час, говорим и говорим, кровь все времяприливает к голове, а это не есть нормально. Человек не может быть все времяумным. Это его раздражает. Если продолжать, начнется неуправляемая реакция…Одни идут в сауны с чужими женами, другие бьют стекла в телефонных будках. Атретьи… третьи вообще записываются в педофилы.

Она сказала нежно:

– Дорогой, позволь мне помочь тебе. В смысле, решитьтвои проблемы. Тебе нужно, чтобы кровь отлила от головы?.. Нет-нет, уберипистолет, я не то имела в виду. Я могу помочь тебе с этой проблемой.

Я посмотрел на часы. Смутное беспокойство быстро перерастаетв сильнейшую тревогу. Я просто чувствовал, как зеленый свет в моей головеначинает вспыхивать красным, а на большом табло зловеще высвечиваются крупныебуквы: «Опасность!»

– Ну да, – сказал я нервно, – а потом убегать,поддерживая обеими руками расстегнутые штаны? Да враги помрут от хохота! Нетуж, лучше умереть как мужчина, чем как засранец, так что пусть молчат продизентерию, а пишут, что умер от сифилиса.

Она сделала большие глаза, как всегда, когда не врубается, ипусть не врубается, ей так идет, нервы мои натянулись до звона, если кто-тохрюкнет или сама торкесса чихнет, я либо помру от инфаркта, либо подпрыгну дооблаков, и в этот момент впереди в темноте что-то зашевелилось. Не раздумывая,я выпустил туда весь рожок из Калашникова, а затем, отшвырнув за ненадобностью,выхватил пистолет и сделал два контрольных выстрела в темноту.

Шатаясь, вышел на подгибающихся ногах огромный детина, вопущенной руке помповое ружье, но мы сразу поняли, что поднять уже не может:рука почти оторвана в локте, еще пять глубоких ран в груди, глаза закатываются.Я не стал ждать его последних слов, этой чести удостаиваются только боссы,неважно, какого цвета у них шляпы, поднял пистолет и нажал курок.

Широкая дыра образовалась посреди лба, но здоровяка толькотряхнуло, он сделал два шага вперед, я подумал, что мозг могло и не задеть,возможно, он совсем недавно поменял пол, тогда все понятно…

Я хотел выстрелить снова, женщины, как известно, живучее,однако колени детины подломились, я отступил в сторону, давая ему возможность сгрохотом и сотрясением окрестной почвы завалиться мордой вниз.

– Все-таки был и умер мужчиной, – заметил я соблегчением.

– А что, ожидал женщину?

– Если демократ, то мог и пол поменять. Дляполиткорректности!

Темнота при ближайшем рассмотрении оказалась полумракомбытовки, где обычно обитают гастарбайтеры с Украины.

Торкесса скривила носик, когда я бесцеремонно обшарилкарманы всех убитых, вытряхнул бумажники, деньги переложил в свой, а остальноебросил на трупы.

– Мародер, – сказала она в отвращении. – Как-то привычновсе делаешь… даже не изменился в лице.

– А что тут нового, – ответил я мирно, но с чувствомглубокого удовлетворения, словно уже построил коммунизм. – Победитель всегдашарит по карманам побежденных, забирает луки, стрелы, дубинки. На более высокихуровнях собирает мечи, кольчуги, доспехи, поножи, а в технологических эпохах –автоматы, рожки с патронами, гранатометы, стингеры, BFG, снайперские, аптечки…если не помещается, то берем одни деньги, как вот сейчас. В этом случае я готовсогласиться с Гиббсом, что экономика двигает миром… Ты как относишься к Гиббсу?